подняла на него глаза, – смотрит на меня как на чужую. Как на чудовище.
Рук вдруг понял: он не знает, что делать со своим лицом. Любое выражение выглядело бы фальшивым. На миг он позавидовал безликости той костяной статуэтки Эйры. Где-то она сейчас? Наверное, развалилась в пожаре.
– Ты не чудовище, – покачал он головой.
Слова оставили на языке тухлый привкус.
Бьен снова пожала плечами.
– Ты воспользовалась силой впервые за… за сколько? – вбивал он в нее слова.
– За шестнадцать лет, – тяжело уронила Бьен.
– Шестнадцать лет. Вот тебе доказательство. Мы сами выбираем, кем быть.
– Раньше и я так думала.
– Это правда.
– Не вся правда, – грустно улыбнулась она.
На один удар сердца он снова стал голым, растерянным мальчишкой на песчаном берегу протоки, и теплая сильная рука Кем Анх легла ему на грудь. Он сызнова ощутил в своем сердце двух змей – тоску по детству и отвращение к нему.
Бьен, на миг забыв о своем горе, бросила на него острый взгляд. Он ни разу не заговаривал с ней об этом.
У стены лежала старая рыбацкая верша. Рук кивнул на нее, и оба сели на плетенку.
– Я родился в том здании, что сгорело ночью.
– А дельта… – удивилась она.
– Свидетель, вождь вуо-тонов, забрал меня, когда мне исполнился год.
– Зачем?
Он глубоко вздохнул и устало выдохнул. Сказанного не воротишь.
– Трое существуют, – тихо признался он.
Бьен готова была возразить, но он остановил ее движением руки.
– Только теперь их осталось двое – Ханг Лок и Кем Анх.
– А Синн?
– Его убили мои родители.
Вот и началась история его жизни.
Стоило заговорить, и стало на удивление легко, будто этот рассказ всегда жил в нем, как в клетке, и рвался на волю. Как протока сливается с протокой, так история гибели Синна привела к воспитанию Рука богами дельты, к его бунту против них, к жизни у вуо-тонов, к решению вовсе покинуть камышовые и тростниковые заросли и вернуться к месту, где родился. Он открыл ей все – все, кроме причины, заставившей его отказаться от богов дельты.
Заканчивая, он ждал от себя сожаления о такой откровенности. Он столько лет таил кровавую тайну. И должен был поплатиться за то, что не утаил. Рук удивился, обнаружив в себе облегчение, и изобразил на лице что-то похожее на улыбку.
– Это чтобы ты не воображала, будто у тебя одной есть страшные тайны.
Бьен с непроницаемым лицом рассматривала его.
– Ты… – Она покачала головой, тронула ладонью его грудь – не отталкивая, а как бы проверяя, не мерещится ли. – Ты воспитан Тремя?
– Двумя, – напомнил он.
У нее отвисла челюсть.
– Ты, должно быть, изломан еще страшнее меня.
Смех сам хлынул из него. Ни ночная бойня, ни мрачный труд этого дня не могли
