газету московских эсдеков, писал:
«Нами был организован кружок по изучению политической экономии. Руководителем кружка был пропагандист товарищ Владимир (Гзовский). Занятия кружка проходили в помещении детского сада Альтгаузен у Красных ворот…
Однажды на занятия кружка товарищ Владимир привёл с собой молодого человека высокого роста, широкоплечего, в серой гимназической шинели, в лохматой чёрной шапке. Его он рекомендовал нам как хорошего пропагандиста, который и будет вести наш кружок по политической экономии дальше.
Партийная кличка нового пропагандиста была "товарищ Константин". Он приступил к проведению занятия. Все слушали его внимательно, но чувствовалось, что слушатели оставались чем-то недовольны. По дороге домой после кружка я сказал товарищу Константину, что в нашем кружке нужно говорить гораздо проще, чем говорил он, и что слушатели кружка не совсем разобрались в том, что он им рассказал, не всё дошло до их сознания».
Эти слова можно, пожалуй, считать одним из первых свидетельств того, что Маяковский («товарищ Константин») был кому-то непонятен. В последующие годы подобные упрёки ему предстояло слышать всё чаще и чаще.
Но вернёмся к воспоминаниям Самойлова:
«Товарищ Константин обещал к следующему разу подготовиться и провести занятие более популярно.
И действительно, на следующем занятии кружка он уже вполне удовлетворил слушателей: говорил он с огоньком, но просто и понятно для слушателей, которые оживленно обсуждали тему, задавали вопросы и так далее. Холодок, появившийся между руководителем и слушателями, пропал бесследно.
Таким образом, товарищ Константин провёл пять-шесть занятий кружка. Он говорил, что ему много приходится готовиться к занятиям в кружке не по содержанию лекции, а как её преподнести слушателям».
Ещё на одну черту характера тогдашнего Маяковского обратил внимание Сергей Медведев:
«У Володи было в те годы внешне несколько пренебрежительное отношение к людям, если человек был ему безразличен, не интересен, он этого нисколько не скрывал. Склонный к остроумию, он бывал иногда очень резок и даже груб, чем многих тогда отталкивал от себя».
К членам рабочих кружков это не относилось, так как рабочие не были «безразличны» Маяковскому – ведь именно у них он завоёвывал авторитет пропагандиста. Игра в подполье и в подпольщиков была ему явно по душе. К суровым наказаниям, сыпавшимся на бунтарей, он относился с улыбкой. Об этом – Ольга Гзовская:
«Помню, из комнаты брата, когда приходил к нему Маяковский, не раз доносились тюремные частушки, сочинённые студентами и дошедшие до гимназистов. Громкими голосами они распевали их, некоторые частушки помню до сих пор:
В одиночном заключенье
привыкали, как могли.
Ах вы, сени, мои сени,
сени новые мои.
Трепов сам не понимает,
кто попался, где, когда.
Птичка божия не знает
ни заботы, ни труда.
В
