Фокача Долче и Баба – самое любимое Ивой – пропитанная сиропом дрожжевая выпечка. А вот Маттео предпочитал всё, что с кремом и сыром – Каннолли и Капрезе.
Тогда, в глубоком детстве, когда им было восемь или около того, он относился спокойно к тому, что Ива всегда всё помнила и почти всегда всё знала. Позднее его, как и многих, это стало раздражать.
Детей от Ивы родителям приходилось едва ли не отрывать. Девочки обнимали её, крепко прижимаясь ладонями в ни по каким меркам не тонкую талию. Тут было самое настоящее соперничество за доступ к телу, которое почему-то совсем не интересовало мужчин.
Мэтт не понял сам, как улыбнулся. Не заметил, как подошёл.
– Привет, – сказал он, хотя сделать это стоило ещё в прошлый раз, но лучше ведь поздно, чем никогда.
– Привет, – ответила Ива.
От её улыбки Мэтту стало легко-легко… так легко, что даже погорячело в груди. Стайка девчонок облепила и его. Внезапно Ива взяла его руку в свою. От неожиданности он, конечно, её вырвал – просто Мэтт не выносил, когда к нему прикасались без разрешения. Когда ему хотелось секса, он недвусмысленно давал это понять, и тогда его можно было не только трогать, но и много чего другого, в остальном же он терпеть не мог, когда к нему лезли.
– Шустрый! – тихонько рассмеялась Ива. – Но я шустрее.
И действительно, на его руке теперь был повязан красный браслет из причудливо сплетённого красного шнурка. Закреплён он не был, скорее накинут нарочно одной свободной петлёй.
– Сегодня был урок по плетению, – объявила ему Ива и, снова тихонько хохотнув, продемонстрировала собственное запястье, на котором красовались с десяток детских старательных, но очень кривых и мохнатых изделий.
На второе запястье Ивы чьи-то маленькие руки медленно, но упорно завязывали узлом скорее перепутанные, нежели сплетённые фиолетовые нити поверх ещё десятка браслетов всех цветов радуги.
– От подарков нехорошо отказываться, – подмигнула ему Ива.
– Нехорошо! – один за другим напомнили ему дети.
Мэтт снова взглянул на свой подарок: в отличие от украшений Ивы он был аккуратным.
– Ты можешь связать свободные концы узлом, и тогда он навсегда останется с тобой, – сказала она, как-то странно сощурившись.
Потом пригласила пальцем наклониться, и когда он это сделал, тихо прошептала ему на ухо:
– Или ты можешь оставить его, как сейчас, петлёй, а дома тихонько снять, чтобы никто не обиделся…
Женщины и раньше шептали Маттео на ухо всякие разности, и, конечно, после всегда случалось какое-нибудь волшебство вроде минета в туалете, но его ни разу не околдовывали так, как сейчас. А как же иначе объяснить тот факт, что он сам, по доброй воле и собственным же ртом попросил Иву:
– Завяжи узлом. Прямо сейчас.
И пока она это делала,
