Нету никаких богов: их всех за компанию с попами свергли и сожгли.
– Господа, а давайте не будем о религии и театрах, – раздался другой мужской голос, мягкий, тягучий. – Есть столько вещей на свете, о которых говорить и приятно, и не опасно.
Калерия невольно направила взгляд на восточную стену: этот портрет многих не оставлял равнодушными. С коричневатого фона взирал франтоватый подтянутый молодой мужчина в очках. На голове элегантно сидела шляпа с щёгольским заломом, шею облегало кашне оливкового оттенка. А взгляд! Ничего подобного и шикарнее этого Лерия не встречала. Щепоть снисхождения, горсть вальяжности и полутон иронии в глубине тёмных проницательных глаз. И при всём этом столько тактичности и интеллигентности.
– О! Кто к нам присоединился! Гражданин Художник собственной персоной, – оживился Ткач, Калерия тут же усомнилась: в хорошую ли сторону? – И о чём же ты предлагаешь гутарить? О твоёй мазне?
– Зря вы так, – выступила в защиту художника, подписанного как автопортрет Р. Фалька, Девушка. – Нас с вами, между прочим, изобразили художники. Если бы не они, нас бы тут не было.
– Сударыня, вы совершенно правы, – мягко откликнулся Автопортрет. Его губы благодарно улыбнулись. – Искусство творит чудеса, и мы тому пример, – и обратился уже к Говорящей. – Вы согласны, сударыня? Кажется, вас зовут Калерией?
Отчего-то смотритель засмущалась, но согласно кивнула головой.
Ткач что-то пробурчал про буржуазию и её прихвостней-интеллигентов, и девушке захотелось переменить тему, а потому она набралась смелости и задала давно терзавший её вопрос:
– Товарищ Ткач, я всё смотрю на вас, смотрю. У вас такой грустный и задумчивый взгляд. Отчего так? Что вас томит?
К её удивлению рабочий вздохнул и скосил глаза куда-то чуть в сторону, за спину Калерии. Она обернулась, как раз там во всю стену и весь свой рост на подножке электрокара стояла девушка. Нежная, стройная, в платье небесного цвета, в сиреневой косынке, повязанной поверх головы. Эта работница, точно, кого-то высматривала позади себя. И тут до Калерии дошло: Откатчица, именно так звалось полотно, изливавшее на мир нежные пастельные оттенки зелёного, голубого и бежевого, искала глазами его. На изгибе чувственных губ таилась улыбка, предназначавшаяся только ему. Увы, лишь улыбку они и могли позволить.
– Ваня, Ванечка, – ласковое послание отделилось от огромного, наполненного солнечным светом полотна, и через зал долетело к портрету с печальным Ткачом. – Я так скучаю! Я так хочу, чтобы мы были рядом, на одной картине. Ох!
– Теперь понятно, гражданка? – без сантиментов изрёк рабочий.
– Извините, – пробубнила вконец смутившаяся Калерия и отошла назад к Девушке.
Тотчас же на всех стенах портретные изображения принялись беззастенчиво общаться в полные голоса. Одни предпочитали беседу в пределах своей рамы, другие бойко толковали с соседями, иные – перекликались, подобно Откатчице с Ткачом.
