Прямитель берез. Александр Кормашов

      Общежитие затихало, смолк разговор за стеной,

      лунный свет брёл стульям и сброшенному белью.

      Полуприкрытые единственной простыней,

      мы разбирали, что значит слово «люблю».

      Ты говорила, это слово поёт, как щегол,

      или так в солнечных бликах река бурлит…

      Я говорил, это прежде всего глагол,

      первое лицо, настоящее время,

      несовершенный вид.

      Ты говорила, это души само естество,

      это лилии белой едва народившийся узелок…

      Я говорил, это так, но прежде всего —

      изъявительное наклонение и активный залог.

      Солнце вышло из-за соседних крыш,

      ты двинулась к двери по солнечному лучу…

      Годы прошли, ты говоришь, говоришь,

      ты говоришь – я молчу, молчу и молчу.

      Пускай мне не будет иного пути,

      а только работа с восьми до пяти,

      а после работы не письменный стол —

      верстак, огород да коровы растёл.

      Сапог мой испанский, ты ногу пусти,

      а я отрубился, я сплю до шести.

      И сон мой не будет исчерпан до дна,

      чтоб в сон мой никак не проникла она.

      Не та у ней сила, не та у ней мочь,

      и сны о ней горько проходят обочь.

      Пусть бродят по улице, я им не мщу,

      но в дом не пущу, когда кошку впущу.

      Когда же я кошку впущу-таки в дом,

      то что-то, наверно, припомню с трудом.

      А после, в обед, бросив бензопилу,

      допомню, как брошу картошку в золу.

      Но злой и негибкий, как старая жердь,

      я буду жалеть только осени желть.

      А если когда и открою тетрадь,

      одно, как безумный, начну повторять:

      О, милая, лживая, чёртова ты!

      Тебя ни с какой не увижу черты,

      тебя ни в каком не увижу окне,

      ни в дуле, ни в проруби, ни в стакане…

      Из всех чудес – одно лишь чудо есть:

      мир так велик, а я родился здесь;

      и в добрый век здесь беззаботно рос

      среди берёз и тракторных колёс.

      Здесь был мой дом – от окон до небес,

      здесь травы обступали, словно лес,

      и бабочки летали будь здоров,

      как книжки из затерянных миров.

      Тут предо мной такой открылся мир,

      он так слепил, зачитанный до дыр,

      что свет его, как солнце сквозь листву,

      я сквозь страницы видел наяву.

      С тех пор всю жизнь я верю в этот свет,

      в его тепло с неназванных планет,

      в тот мотыльковый космос, что возник,

      из света, солнца, воздуха и книг.