своей матери, которая до сих пор возилась с чаем.
– Она узнала тебя? – спросила Катарина, не оборачиваясь.
– Да, – заявила Элизабет, хотя, по правде говоря, она не была уверена.
– Они перевели ее в отдельную палату.
– Твой отец устроил это, – сказала ее мать. – Он состоит в Совете директоров больницы.
– Мы могли бы как-нибудь навестить ее вместе, – сказала она, как раз в тот момент, когда ее мать уронила чашку, разбив ее, отчего осколки костяного фарфора рассыпались по паркетному полу.
На мгновение Катарина уставилась на беспорядок, затем ее лицо сморщилось, как китайский веер.
– Какая я неуклюжая. Что со мной будет дальше? – разразившись рыданиями, она выбежала из комнаты.
В нормальной семье дочь могла бы пойти утешить ее, но Элизабет прекрасно понимала, что они не нормальная семья. Катарина ван ден Брук терпеть не могла, когда ее видели плачущей, даже родная дочь. Бегство из комнаты было равносильно тому, как римский центурион натягивал плащ на лицо, чтобы скрыть свои страдания. Элизабет знала, что лучше не следовать за мамой.
Она взяла парасоль, шелковую сумочку и перчатки, которые одолжила Катарина. Сунула их под подмышку и тихо выскользнула из дома.
Глава 4
Когда Элизабет вышла на Пятую авеню, шел небольшой дождь. Не желая пачкать свои модные туфли, она взяла кеб, чтобы доехать до места проведения званого вечера. Приехав туда, девушка увидела вереницу экипажей, протянувшуюся на четыре квартала в обе стороны. Большинство гостей на вечеринке, устроенной Кэролайн Астор, владели собственным экипажем и желали показать это всем.
По сравнению со зданием в стиле французского замка, расположенным через дорогу, особняк Асторов снаружи выглядел на удивление неприметно. Расплатившись с извозчиком, Элизабет вышла из кеба и поднялась по массивной каменной лестнице, ведущей к парадной четырехэтажного дома. Дверь открыл дворецкий, цвет его кожи был похож на цвет высушенной кукурузы. Оглядев девушку сквозь свои бифокальные очки, он неохотно взял ее визитную карточку, приподняв бровь, когда увидел надпись «Нью-Йорк геральд» над ее именем.
– Значит, вы журналист? – спросил он, произнося слово «журналист» тем же тоном, который используют для описания неприятной физиологической функции организма.
Уставшая от такого отношения, Элизабет коротко кивнула, и ее молча сопроводили в роскошный бальный зал, расположенный в отдельном крыле дома. Шикарные восточные ковры покрывали почти каждый сантиметр блестящего паркетного пола. Стены были увешаны массивными картинами, на которых были изображены в основном пейзажи. Они висели очень близко друг к другу, отчего увесистые рамы многих из них соприкасались. Мраморные статуи, растения в горшках и замысловатые светильники украшали углы комнаты; диваны, кресла и пуфы были
