как-то сама, обнажив ряд крупных, неестественно белых зубов, и Пастух прилепил золотой овальчик на передний, самый выдающийся зуб отличившейся сущности. Телка закрутила хвостом и изобразила улыбку, хвастаясь своим украшением перед другими.
– Ну и морда коровья, – угрюмо промычала бурая телка. – Страсть! Хоть и с золотом.
– Да, – согласился Пастух, – улыбка слишком проекционная, чересчур уж кокетливая, не коровья, губы ты поджимаешь не по-коровьи – выпяти их и расслабь, когда улыбаешься, или вытяни в дудочку! Улыбайся-ка ты поскромнее, может, к кругу второму зубы у тебя чуть-чуть пожелтеют, пообтешутся и не будут так откровенно белеть. Теперь награждаю Елену, – и Пастух прилепил красный кружок прямо телке на лоб. – Это, Елена, особая мушка – знак твоего отличия, твоего подающего большие надежды ума!
– Пастух, – сказала Елена, – а Джума тоже жевала по той же причине: чтобы убедиться в реальности. Джума тоже не глупая…
– Сразу двух умных коров в одном стаде не допускается, – важно ответил Пастух, – поскольку возникнут разногласия умов, и поэтому Джуму возвысить до твоего уровня я не могу, но прилеплю ей черную мушку – знак коровьей пытливости.
И Пастух вытянул из коробочки черную мушку и приспособил на лоб Джуме.
– Пастух, – потерлась сопящим носом о рукав пастушеской куртки пегая телка, та самая, которая не так давно поставила под сомнение свою коровью сущность и у которой были разные уши, – помнится, вы обещали мне что-нибудь на ухо. Может быть, там, в вашей сумке, есть что-то и для меня?
Пастух снова принялся рыться в сумке, опять приговаривая: «Тут у меня всякая всячина из потустороннего мира…» – и сначала вытащил ржавую гайку, затем моток изоленты, затем какой-то пучок, похожий на сантехнический лен, и – еще какую-то дребедень, про все это объясняя: «Нет, это все для взрослых коров…» – и наконец извлек деревянную бельевую прищепку и спросил пегую телку:
– Сойдет для начала?
– Сойдет! – ответила пегая, и Пастух прищепнул украшение на ее серое ухо.
И тут вдруг из телок, наблюдавших происходящее, одновременно ударили шипящие струи, орошая поверхность. Из тех же, кто был награжден и украшен, струи не полились.
– Пастух, – произнесла, облегчившись, темно-рыжая телка, – вот, мы тоже совершили действие, полезное для поверхности, наградите нас тоже!
– То, что вы совершили, позавидовав награжденным, называется облегчением от зависти, и к тому же коровья моча, несмотря на свой Божественный запах, никакой пользы поверхности не приносит, – нравоучительно произнес Пастух и обратился к равнодушно наблюдающей все это Иде: – Ида, веди этих недотеп к следующему столбу и расскажи им про коровью зависть, а также объясни разницу между навозом и тем, чем они напитали Божественную поверхность.
Ида издала утробное, призывное: «Муу!..» и повела за собой маленький гурт,
