ужасаться жизни, протекающей мимо нас зыбучими песками из часов. Однако исход такой менее вероятен, чем глуповатый оптимизм, поскольку то, что я подразумеваю под серостью и убогостью, будет вбиваться остальным как нечто прекрасное и обольстительное, хотя тот, кто работает молотком, не догадывается, что не внушает благоговение перед пустотой, а вгоняет гвозди в светлую шкуру древесины новенького гроба вследствие попадания его несуразных мыслей в мыслящие головы, которые, используя нехитрые умозаключения, разобьют идеализм излишне улыбчивых и счастливых господ в пух и прах. Так и погибнет радостно-восхитительная концепция понимания бытия. Я не хочу сказать, что мир всегда был мерзок и отвратителен, я не был в прошлом, но то, что стоит перед глазами моими, стоит в настоящем, никак не может вызвать отрады. Это постоянно вводит меня в состояние лёгкой непрекращающейся депрессии, временами нашёптывающей о самоубийстве, но я, вероятно, писал ранее, что это не выход.
Мне трудно писать эти рукописи, даже отчасти больно, но если я не буду выводить всё на бумагу, то станет намного хуже. Описанием своих терзаний и мук я стремлюсь избавиться от них же; я ещё и давно одинок, поэтому многие проблемы не с потолка взяты, а выведены из самого существования, которое влачу. Сколько раз я был бит судьбой, оплёван и выкинут из древних снов, и не сосчитать вовек. В отличие от большинства я не тешу себя иллюзиями, потому что они давно выцвели, как старые фотографии, да и из ползунков уж сколько лет назад я вырос, чтобы наивно вглядываться в природу и проходящие мимо лица. Я горестный вольнодумец, чьи фантазии и полёты мысли даруют мне не только свободу от оков повседневности, но и тягость от бренности всего сущего. По паспорту я молод, но внутренне чувствую себя старцем перед смертью, настолько всё тяжко и подводит к дурному окончанию спектакля, что называем жизнью.
Но я должен, должен поделиться с другими собственными ощущениями, чтобы люди вздрогнули – как они существуют, допуская такую вселенскую гадость, разъевшую окружающее, чтобы некоторые закричали, заплакали, умылись пеплом и возмутились сегодняшним порядком. Им необходимо взяться за руки, это очень важно, потому что поодиночке каждого передёрнет одной левой, и пошли строить против бытия во всех аспектах, от малых до больших, сотрясли его мерзкие основы и устои, сокрушили тюрьмы одиночества, освободили заключённых, дав то, чего столько лет они просили, – истинную свободу, без лжи, демагогии и ораторской фальши новоявленных Цицеронов, которых развелось превеликое множество и по уровню своему совершенно далёких от римского аналога, и все вместе начали сооружать новое, блистающее всеми цветами радуги будущее, такое, какого заслужил каждый, претерпевший муки сегодня.
Мы стоим перед чем-то неизвестным и пугающим, каждый в какой-то степени ощущает это. Даже сама жизнь в социально-экономическом плане замедляется, затухает, ухудшается – чувствуется спад, обнищание народных масс, закрытие магазинов, ресторанов. В
