борется с собой. Солнце жжет сумасбродно жарко, слепит глаза, вот она опять растянулась. Он делает шаг…
– Я… Вайо, о Вайо…
– Ой-вай, ай-ай-ай! – смеется она. – Нет, нет, господин Мейер, вы лучше станьте опять там, около лестницы. – И вдруг, как светская дама: – Вы смешны! Вы, верно, что-то себе вообразили? Но стоит мне крикнуть, мама тут же подойдет к окну!
И как только он послушно отошел:
– Сегодня посылать на станцию не нужно. Может быть, завтра утром, к первому поезду. Папа будет звонить еще раз.
Превосходно все понимает, стерва! Хочет только порисоваться, подразнить! Но подожди, ты у меня будешь ручной!
– А почему вы не приказываете свозить хлеб? – спрашивает молодая девушка, та, которую он похитит, с которой тайно обвенчается.
– Потому что сперва нужно вязать снопы и скирдовать. (В довольно сварливом тоне.)
– Если разразится гроза и все намокнет, папа вам закатит большой скандал.
– Если никакой грозы не будет, а я распоряжусь свозить, он тоже закатит мне скандал.
– Но гроза будет.
– Этого знать наперед нельзя.
– А я знаю.
– Значит, вам угодно, барышня, чтоб я приказал свозить?
– Ничего мне не угодно! – Она раскатисто смеется, ее сильная грудь, стянутая купальником, почти прыгает. – Чтобы вы потом, если папа рассердится, свалили вину на меня? Нет уж, наглупили, – так расхлебывайте сами!
Она смотрит на него с благосклонным превосходством. Ну и нагла же она, эта пятнадцатилетняя девчонка!.. А почему нагла? Потому что она случайно урожденная фон Праквиц, наследница Нейлоэ – вот и позволяет себе что хочет!
– Так я могу идти, барышня? – спрашивает Мейер-губан.
– Да. Ступайте, хлопочите по хозяйству. – Она повернулась на бок, еще раз насмешливо оглядела его. Он уже уходит.
– Эй, господин Мейер! – зовет она.
– К вашим услугам, барышня! – Ничего не поделаешь, он иначе не может.
– Что там, навоз вывозят, что ли?
– Нет, барышня…
– Почему же от вас так странно пахнет?
Он не сразу сообразил, что она намекает на его одеколон. Сообразив же, он без слов, красный от ярости, делает крутой поворот и скатывается поскорей по лестнице.
«Ох, стерва! С такой стервой нечего церемониться! Красные совершенно правы: к стенке всю их наглую свору! Аристократы! Будь они трижды прокляты! Наглость, бесстыднейшая наглость… Ничего в них нет, одно чванство…»
Он спустился с лестницы, повернулся, чтобы уйти, его короткие ноги яростно попирают землю. И тут снова раздается голос сверху, голос с неба, голос барышни, «милостивой госпожи»:
– Господин Мейер!
Мейер вздрогнул. Он кипит злобой, но все же иначе не может, – кипит злобой и отзывается:
– К вашим услугам, барышня!
