на рычаг, напоминавший рожки у чёртика.
Телефон был очень старый, с витым шнуром и дисковым набором и вполне соответствовал обстановке дома.
– Прошлый век какой-то… – пробормотала я и пошла одеваться.
«Ну что ж такого! – В конце концов – мы с Нинон родня! Её бабушка приходилась родной сестрой моей бабушке. А мама всегда говорила, что мы похожи, как две капли воды!»
Я припарковала машину у нотариальной конторы. Без пятнадцати одиннадцать – я пришла рано. Секретарь – непривлекательная, грузная мадам средних лет с лицом профессиональной стервы, недоброжелательно взглянула на меня и попросила обождать полчаса, указав на ряд жёстких стульев, обтянутых дерматином. Я огляделась. Приёмная как приёмная. Безликая и равнодушная, как и большинство приёмных. С застоявшимся воздухом, с запахом бумажной пыли. На столе секретаря за низкой стойкой светится экран компьютера, в углу шкафы с документами, вдоль стены – сейф, копировальная техника и стойка с бланками и рекламными проспектами, в другом углу – сервировочный столик, кофе-машина и небольшой холодильник. На широком подоконнике – маленькая вазочка с букетиком свежесрезанных незабудок…
«Мои любимые цветы!»
…На стенах – довоенные чёрно-белые фотографии Бурпёля с изображением железнодорожного вокзала, которого уже нет, виды старых пустых улиц и снимки мужчин в шляпах.
Я взглянула на стопку зачитанных журналов для клиентов, разложенных на стеклянной столешнице веером, и сказала, что подожду в саду.
Выйдя из двери, повернула направо за угол дома в распахнутую калитку, поднялась по ступеням и оказалась в милом ухоженном садике, окружённом по периметру невысокой каменной кладкой. На подстриженном газоне буйствовали маргаритки. По углам пышно цвели кусты розовой гортензии. Дорожка из сланца вела от калитки в густую тень высоких вязов, плакучих ив и белых акаций, росших по берегам ручья.
Дом старого судьи Моро стоял на тихой тенистой улице, на холме, гораздо выше шато. Река, текшая у моего дома, из нотариальной конторы была заметна только по шапкам акаций, росших по берегам. Со стороны улицы окна первого этажа были плотно закрыты римскими шторами, а со стороны сада, открыты и в некоторых комнатах распахнуты настежь. Белые занавески надувались и опадали, как паруса корабля.
Я пошла по тропинке к ручью и остановилась, не дойдя до половины, сообразив, что разгуливаю по частной собственности. Холодок пробежал у меня по спине. Для французов нет ничего страшнее, чем нарушение прав приватности. Это их особый, отвоёванный на баррикадах тип свободы. Каждый гражданин имеет право на собственность, и нарушение её карается законом.
«Господи! Как же неудобно!»
В открытых окнах были видны очертания мебели в столовой, библиотечный шкаф и даже кровать в спальне. На кровати, застеленной белым постельным бельём, кто-то спал. Девушка! Шатенка!
В одной из комнат, ярко освещённой солнечным светом, льющимся через боковое открытое окно, я заметила
