Как насчет твоей мадам Эвелин? Я оставлю ей записку в приемной, что собираюсь продлить сегодняшний урок для подготовки к концерту.
Он так резко вскочил с места, что едва не опрокинул свой стул.
– Спасибо, мсье Иван.
Пользоваться голосом было все равно, что напрягать мышцу, утратившую тонус после долгого постельного режима. Это казалось странным, как будто мой голос принадлежал кому-то другому. Разумеется, время от времени я шепотом говорил сам с собой, напоминая себе, что еще не утратил дар речи, а несколько недель назад вслух поблагодарил мсье Ландовски. Но слова, с которыми я обратился к мсье Ивану, были моей самой длинной речью за последний год.
– Мне зовут… Бо, – сказал я. – Меня зовут Бо. Меня. Зовут. Бо.
Мой голос стал заметно глубже, чем был раньше, но даже не начал ломаться. Очень странное ощущение.
Мсье Иван вернулся в комнату.
– Хорошо, все готово. – Он опустился на стул и жестом предложил мне начинать.
Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и рассказал ему правду.
История заняла большую часть следующего урока. Мсье Иван сидел тихо, с широко раскрытыми глазами, совершенно поглощенный шокирующими подробностями моего рассказа. Когда я наконец замолчал, поведав о том, как Бел нашла меня под живой изгородью мсье Ландовски, наступила потрясенная тишина.
– Боже мой, боже мой, боже мой… – повторял мсье Иван, качая головой и обкусывая ногти, он явно приходил в себя. – Юный Бо… или не Бо, как мы оба знаем… у меня просто нет слов.
Он встал и так крепко обнял меня, что выдавил воздух из моих легких.
– Но я понимаю! Мы эмигранты, и нам приходится быть сильными, Бо. Сильнее, чем все остальные.
– Мсье Иван, если кто-то узнает…
– Пожалуйста, petit monsieur. У нас с тобой общая родина. Помни, я хорошо знаю страну, из которой ты пришел, и страдания, которые ты пережил. Клянусь могилами моих родителей, я никому не скажу ни слова о том, что узнал от тебя.
– Спасибо, мсье.
– Должен добавить: я убежден, что твои родители очень гордились бы тобой. Твой отец… ты действительно веришь, что он еще жив?
– Не знаю.
– А… вещь, о которой ты упомянул, она по-прежнему у тебя?
Пожалуй, это была единственная часть моей истории, которую я утаил от мсье Ивана. Я знал, что алчность развращает и превращает разумных людей в безумцев. Он ощутил мое колебание.
– Заверяю тебя, я не испытываю интереса к этой вещи. Хочу лишь сказать, что ты должен защищать ее во что бы то ни стало. Не из-за ее материальной ценности, как ты понимаешь, а потому, что ее вполне можно будет использовать в качестве предмета для сделки ради спасения твоей жизни.
– Да. Я так и сделаю.
– Рад это слышать. А теперь, будь добр, расскажи мне об Элле. После всего, что ты вынес, я понимаю, как важно иметь такого друга.
Я поведал ему историю Элле.
– Она совершенно
