вы мне какую-нибудь индейскую штуковину, которая вписалась бы в нашу похоронную церемонию?
Как мне узнать, не индеец ли я?
Остались ли еще настоящие индейцы?
Настоящая
– Я настоящая, – всегда отвечаю я. – Настолько, насколько это возможно.
Даже несмотря на то, что иногда не чувствую себя настоящей. Я редко болею. Возможно, у меня сверхъестественный иммунитет, унаследованный от некого индейца – одного из пяти или десяти, – который пережил все болезни Старого Света, обрушившиеся на нас. Мой предок с удачливым геном, возможно, завещал мне эту стойкость. Но в то же время потеря всех, кого любишь, воздействует на твою память. Некоторые считают, что подобная травма меняет человека генетически. Не знаю, возможно ли такое, но если это так, то наряду с хорошим здоровьем я унаследовала способность забывать.
Время от времени я сталкиваюсь с этим забвением в форме ирреальной себя. Эта ирреальная «я» парализована одной бездонной мыслью: я не выбирала такой вид. То, что я возникла как Туки, не мой выбор. Что привело к этому? Кто все это устроил? Почему? Что произойдет, если я не соглашусь с этим произволом? Нелегко оставаться в таком обличье. Я чувствую, каково было бы перестать прилагать эти усилия. Без постоянной работы обличье, называемое мной, пришло бы в упадок. Я закрываю «свои» глаза и встречаю озадаченный взгляд Баджи. На его лице не видно никаких следов борьбы. Просто вопрос. Что это? Что это было? Вот вопросы, которые я задаю прозрачным занавескам.
Армейский медицинский музей
Мое намерение не знакомиться с историей о пленной индианке не сработало. Я начала чувствовать раздражающий гул осознания. Я могла чувствовать свист мыслей, проносящихся у меня в голове и возвращающихся к книге, которую я боялась читать. Мысль о том, что я должна прочитать ее, даже если это может оказаться болезненно, возникла, когда я ослабила бдительность. Я определенно не хотела погружаться в историю. Я была не просто ленива, я была напугана. Затем я начала думать о рассказанной мне истории про домик на озере, истории о «благодарности», и поняла, что, хотя люди хо-чанк и оджибве также бродили по этой местности, «благодарные» индейцы и индейские кости, о которых она говорила, вероятно, принадлежали народу дакота. Не желая обращать внимание на то, что здесь произошло, я мало чем отличалась от леди, собравшей скелеты из чужих костей. Я чуждалась памяти о живших здесь людях. Все это имело отношение к Флоре. Если я хотела избавиться от своего призрака, мне требовалось выяснить, что удерживает ее здесь, по эту сторону завесы. Мне нужно было открыть и прочитать книгу, которая убила ее.
В ту ночь я открыла книгу. Клянусь, я собиралась ее прочесть. Но кости снова мне помешали.
Имя Асемы высветилось на телефоне. Я не могла в это поверить. Она звонила мне? Поллуксу звонит Хетта, но мне никогда не звонил никто моложе тридцати лет. В мозгу замелькали различные картины. Не похищена ли она? Или у нее кончился бензин на пустынной дороге? Я ответила сразу же:
– Ты в порядке? Что случилось?
– Я должна прочитать тебе одно место из моего исследования, проведенного на последнем курсе колледжа.
