музыкой, но указывающую на то, что Сальери – на пути к потерянному им ранее Богу:
Какая глубина! (1)
Какая смелость (2) и какая стройность! (3)
Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь (!!!);
Я знаю, я.
(Цифры, естественно, мои. Антонио Сальери подсознательно указывает на триединство – Отец, Сын и Дух. Ибо глубина – это Бог-Отец, смелость – Бог-Сын, Иисус, осмелившийся воплотиться на злобной Земле в человеческом облике, а стройность – разумеется, Бог-Дух.)
Прямо перед нашими глазами происходит чудо!
Потерявший Бога (пушкинский!) Сальери его находит.
И этот Бог – Моцарт.
Что же ответит на это Моцарт?
Расцелует Сальери?
Или скажет, например, так:
О, Сальери! Я недостоин сих похвал!
или, к примеру, такое:
Что слышу я! О, друг Сальери!
Как я желал бы
Музыкой оправдать твое доверье!
Или просто подойдет к Сальери, обнимет его и, может быть, даже расплачется.
Нет! Не подойдет и даже не поблагодарит. (Иначе это был бы не Моцарт и не Пушкин.
А Пушкин чувствует Моцарта как самого себя. Ибо – абсолютно родственные души.)
Наоборот, произнесет слова, которые мгновенно расставят все точки над i и заставят А. Сальери немедленно принять решение об убийстве Моцарта:
Моцарт:
Ба! Право? Может быть…
Но божество мое проголодалось. (подписывает смертный приговор
самому себе)
«Сальери:
Послушай: отобедаем мы вместе (приговор)
В трактире Золотого Льва». (место исполнения приговора)
Ситуация уникальна! Моцарт провоцирует Сальери. Причем так резко и дерзко, что у Сальери не остается ни одного шанса избежать необходимости отравить Моцарта.
Он, Сальери, накормит и напоит голодное «божество», он отомстит Моцарту за то, что Моцарт «недостоин сам себя» (слова Сальери).
Пусть миру останется божественная музыка, но не этот абсолютно не похожий на свою музыку шут…
Но сколько же крупных заблуждений царит вокруг «маленькой трагедии» об отравлении!
Разберемся в нескольких важнейших…
Антонио Сальери – посредственность.
Говорить так – значит не верить Моцарту. Ибо Моцарт, рассуждая о приятеле Сальери, великом французском комедиографе Бомарше, говорит буквально следующее:
Он же гений,
Как ты да я.
Называя Сальери гением, Моцарт не лукавит, не заискивает перед Сальери, ему это незачем, да и не в его стиле.
Моцарт в этом убежден. (От себя добавлю, что это совершенно справедливо, ибо личностей такого огромного масштаба в музыкальной культуре Европы очень немного.)
Пушкинский Сальери, безусловно, тоже гений.
