1‐го лица, а глагол имеет беспредложное генитивное управление.
В одном из фрагментов НПЛ от голода плачут дети:
(41) на уличи скърбь другь съ другомъ, дома тъска, зряще дѣтии плачюще хлѣба, а друга умирающа81 (1269 г.).
Употребленное здесь причастие образовано от невозвратной формы плакати и также имеет беспредложное генитивное управление.
В НПЛ всего два погребальных плача – по Федоре Ярославиче и по Юрии Даниловиче. В посмертных панегириках духовным лицам и в панегирике Александру Невскому плачей не упоминается. Первый погребальный плач, по Федоре Ярославиче, выражается безличным перифрастическим сочетанием, которое представляет собой переосмысленную цитату из пророка Амоса (Ам. 8, 10):
(42) и бысть въ веселия мѣсто плачь и сѣтование за грѣхы наша (1233 г.)82.
Здесь снова, как и в случае с бедствиями, плач мыслится наказанием за грехи. Второй погребальный плач обозначается глаголом плакатисѧ и напоминает модель ПВЛ, в том числе библейской figura etymologica плакатисѧ плачемъ великимъ:
(43) И плакася его князь Иванъ и всь народ плачемь великым, от мала и до велика: убилъ бо и бяше въ Ордѣ князь Дмитрии Михаилович безъ цесарева слова; не добро же бысть и самому: еже бо сѣеть человѣкъ, тоже и пожнеть (1325 г.)83.
Отличие заключается только в управлении: уже в третий раз вместо по + Loc – беспредложное генитивное.
Спектр связанных с плачем эмоций в НПЛ, таким образом, сужается до одной – плач почти всегда осмысляется как наказание за грехи. На фоне Суздальской и особенно Киевской летописей плачи НПЛ кажутся однообразными: их мало, все они небольшие и непохожие на традицию ПВЛ; единственное, что объединяет все три летописи, – последовательное введение невозвратной формы плакати. На фоне сухой новгородской летописной традиции необычайно ярко выглядит плач из некнижного новгородского источника – пространной надписи о смерти князя Всеволода Мстиславича в 1138 году, найденной в ходе археологических раскопок в церкви Благовещения на Городище:
(44) …И много рыдания и плаца сътвориша надъ нимь дружина своя. И погребоша и въ Святѣи Троице, юже бяше самъ създал. Дружина же его, погребъше и, и ра[зыдошася (?)] камо къжьдо, акы нута пастуха не имуще. И уныло бяше сьрдьце ихъ тугою по своемь князи…84
Как и плач над Ярополком Изяславичем в ПВЛ (8), он выражен перифрастическим сочетанием, включающим глагол сътворити с управлением надъ + Ins. Вместе с тем здесь использованы нехарактерные для летописи наречие много и тавтологическая формула со словом рыдание.
С лингвистической точки зрения в ранних летописных упоминаниях плачей примечательны две вещи: использование в ПВЛ исключительно возвратной формы плакатисѧ и расхождение контекстов со словами сльзы и плакатисѧ/плачь. При этом во всех летописях, продолжающих ПВЛ, эти тенденции расшатываются.
Возможное объяснение обеих
Там же. С. 86 (л. 144).
Там же. С. 72 (л. 117).
Там же. С. 97 (л. 164).
