и я пойду в седьмой класс. Каждый день мама ходит устраивать нас в школу. Ее-то сразу взяли – учителем географии, а со мной получились какие-то несостыковки. Школа рядом с домом, но там в классах уже полный набор. Нет мест. Мама хочет, чтобы мы ходили в одну школу, а мне все равно. Мне просто надоело сидеть дома.
В деревне – там не как в городе. В деревне время течет длинно-длинно. Дни медленные, как будто их кто-то тянет за хвост – идут и идут, и никак не кончатся. Я думаю: почему так? Вот сидишь ты в очереди к ухо-горло-носу, сидишь – три минуты, четыре, пять, восемь… Рассматриваешь наглядную агитацию «Профилактика гайморита у детей». Разглядываешь и думаешь: сейчас тебе будут делать пункцию – втыкать иголку в нос. Будут хрустеть твои бедные-бедные хрящики. И вроде бы сидишь-то всего ничего, каких-нибудь восемь-девять минут. А кажется, что всю жизнь тут сидишь, пересчитываешь капельки от побелки на полу. Чупа-чупс среднего размера тоже восемь-девять минут сосешь, я засекала – но как они необычайно быстро пролетают! Как-то я поделилась своими наблюдениями с Федоренкой, а она говорит:
– А ты, пока в очереди сидишь, чупа-чупс соси.
Но разве же я об этом?
Я сильно поначалу скучала. Особенно по папе.
– Мам, а где все папины фотографии?
В альбоме вместо папы пустые прозрачные кармашки.
Она молчит.
– Он скоро приедет?
– Скоро, – говорит мама. – Ты же знаешь, папа у нас в ответственной командировке. Он страшно занят.
– Он все время занят.
Вот ответьте: разве могут камни, пускай даже синие или вообще серо-буро-малиновые в клеточку, быть важнее, чем собственная дочь? Могут, по-вашему?
– А ты потерпи. Уже скоро.
Это наше с мамой «скоро» тоже ужасно долго тянулось. Целых четыре года.
Я открываю альбом и рисую вид из окна. С натуры рисовать очень полезно, от этого развивается наблюдательность и внимательность к мелочам. Вот, например, стоит у дерева собака на четырех лапах. А художник может увидеть, что у нее их три. Или вообще двадцать шесть – когда она понесется вскачь. И это будет правда. И никакой очевидности это не противоречит. А знатоки придут и скажут: нуу, голубчик, так не бывает! Или что-нибудь еще похлеще. Но художников, кстати, это никогда не останавливало.
Сиреневое от заката море, розовое небо и белая точка на золотом берегу. Если соединить эти цвета в одной картине, будет гармония, а если перемешать – просто грязь. Акварель – не гуашь, она не прощает нам, художникам, ошибок.
Белая точка – это баба Лиза. Она неподвижно сидит на складном табурете, в широкополой шляпе из соломки и смотрит вдаль.
Я встаю рядом. Мне четыре года, и я не выговариваю букву «р».
– Тебе глусна?
Баба Лиза молчит, но мне и так все понятно.
– А почему?
– Не знаю, Собачкин. Бывает, что человеку грустно просто так. Безо всякой на то причины.
