очевидно, завсегдатаев; они как-то особенно посмотрели на меня, когда я проходил со своими спутниками в отдельный «кабинет». А один даже кивнул на меня головой и проговорил что-то вроде: «Ого!»
– Ну, что же вы будете есть? – спросил я.
– Все равно, что закажете, – отозвался мальчик.
Я велел подать две порции шашлыка.
– Да ты смотри – порции-то побольше! – крикнул мальчик вслед уходившему прислужнику.
– А разве тут большие и маленькие порции бывают? – спросил я.
– А то! Им смотри в зубы-то, так они сейчас нагреют!
– Часто вы тут едите?
– Больше все с «гостями», а так, одни, не ходим.
– А когда в последний раз ели?
– Вчера в полдень.
Было уже около десяти часов вечера, значит, дети не ели около 35 часов. Приняв это в соображение, я решил, что двух порций шашлыка им будет мало и велел сварить еще шесть яиц и подать десяток раков.
– И пива подай! – дополнил мои распоряжения мальчик.
– Пива не надо, – сказал я.
– Ну вот, лучше раков не надо, – что в них!
– Но разве ты пьешь пиво?
– А то!
– А она?
– Она-то? Она, небось, и водку пьет. Нам нельзя не пить, у нас работа такая. Не станешь пить, так тебя и не возьмет никто.
– А давно вы занимаетесь этой работой?
– Дунька недавно, с прошлого года, а я уже третий год.
Я смотрел на них и никак не мог примириться с действительностью. Она и теперь была худенькая, слабенькая, изможденная, малорослая, – что же было год назад? – задавал я себе вопрос. И кто тот зверь, который посягнул на нее?
Но «зверь», оказывается, сидел предо мной, – это он, ее настоящий сожитель и товарищ по ремеслу, совратил ее и из девочки-нищей превратил в девочку-проститутку.
Первый раз они встретились предыдущей зимой под той же пристанью, где нашел их я. Он уже жил там и раньше, а она пришла туда за неимением другого ночлега. Было холодно, и на них были лохмотья летнего платья, и они согревались друг около друга. Но не это было причиной падения Дуньки; они еще были настолько молоды, что совместный ночлег не возбуждал их инстинктов. Даже и теперь, год спустя, она говорит о своей «работе», как о довольно чувствительном мучении. А тогда она с ужасом думала об этом. Но обстоятельства были таковы, что пришлось покориться. Как раз настали холодные дни, публики было мало на улицах, и Дунька возвращалась под пристань с пустыми руками.
– Никто не подавал.
У Егорки – так звали мальчика – тоже не было заработка, и дети голодали по три дня кряду.
– А тут к Дуньке один лодочник стал приставать, – рассказывал Егор, – три рубля сулил. Я говорю: «Соглашайся, дура!», а она боится, как только увидит его, так бежать. Пробовал я ее и бить – ничего не помогает: «Лучше, – говорит, – убей!».
Чтобы уменьшить этот безотчетный страх перед неизвестным,
