на нее горящими глазами. – Зло оправдать хочешь? Целый поселок погубил, а ты защищать его взялась?
На сундуке завозился Гришка.
– Не шуми, бабушка, Гришку разбудишь.
– И разбужу! Пусть знает, что ты убийцу его родителей жалеешь.
– Злая ты сама, бабушка, – тихо произнесла Оюна, чтобы не разбудить окончательно мальчика. – Один Гришка остался. А коли обиду на меня затаит, как жить дальше будет? Где? С кем? Пропадет совсем.
– А ты не дури! Делай, что говорят тебе. И думать о нем забудь! А не забудешь, так приложу тебе по голове, чтобы память совсем отшибло! Да прядь эту из волос своих убери! Так и разит, так и разит от нее нежитью, неужто не чуешь?
И тут Лхама выхватила большой нож, каким обычно рыбу разделывала, ухватила Оюну за волосы, да и отсекла белую прядь, что Дракон оставил, в огонь бросила. Оттолкнула Оюна бабку, заплакала от обиды, упала на пол перед огнем, да огню все шепчет: «Не трогай ее, милый, не превращай в пепел. Мы ж с тобой кров и пищу делим. Не отдай прядь Лхаме, не уничтожь в своем пламени».
Оттащила ее шаманка, бранит, что огонь заговаривать в юрте вздумала, а огонь услышал Оюну, не сжег прядь волос, накрыл ее своим пламенем, словно покрывалом.
– Глупая ты, Оюна, ох, какая ж глупая, – причитала шаманка, немного отдышавшись и отойдя от гнева.
– Красивый он, бабушка, – задумчиво глядя на белоснежную прядь волос в огне, произнесла Оюна.
– Смотрела на него, что ли? Говорила я тебе глаз на него не поднимать, лицо свое не показывать? Нелюдь он, Оюна!
– Как же не смотреть на него? Красивый он, бабушка, очень красивый. А глаза какие! Что озеро. Глубокие да голубые. И нет злобы в глазах его, только грусть… Куда же ты, бабушка? – спохватилась Оюна, заметив, что Лхама уже из юрты на мороз идти собирается.
– Одержимая ты стала, Оюна. Бурханить8 иду. А ты к озеру не ходи. Как отец вернется, на материк поедешь. Вещи собирай покуда.
И шаманка вышла из юрты.
Оюна подкинула в огонь несколько сухих щепок:
– Прими. Хорошие они, смотри, какие сухие. Ведь любишь такие.
Затем брызнула тарасун9 в огонь, и тот затрещал еще громче и веселее.
– Как могу уехать? Кто кормить тебя будет? Сгинешь совсем, мороз в этой юрте поселится. Нельзя мне уходить, здесь мой дом.
Она села ближе к огню.
– Ведь и ты дух. А как мы с тобой ладим хорошо. Делим кров на двоих, еду делим. А бабка боится моя. Ищет защиту у духов, а сама духом слабая. Вот и злится.
Оюна наблюдала за отблесками огня на стенах юрты: от их движения рождались причудливые фигуры, наполнявшие скромное жилище тайной и волшебством. Оюне очень нравилось наблюдать за ними. Ей казалось, что в этих всполохах была рассказана история всего ее рода, всего ее народа. А иногда ей думалось, что огонь показывает ей эти фигуры, чтобы развлечь, рассказать сказку, и она час за часом могла наблюдать за пляской теней и представлением
Бурханить – задабривать местных духов на Байкале.
Тарасун – крепкий алкогольный напиток в Бурятии, изготовляемый из кислой молочной сыворотки. Используется не только для бытового употребления, но и в местных религиозных обрядах.
