вырастила меня человеком и в одиночку поставила на ноги. Но каждый раз, когда я начинала говорить, моё горло сжимал невидимый комок, а глаза предательски застилали слёзы, поток которых я была не в силах остановить. Лёжа на подушке, измождённая болезнью мама из последних сил поднимала свою испещрённую венами руку, напоминающую сухую ветвь дерева, и клала её на мою ладонь, едва членораздельно произнося всего несколько слов: – Сильные девочки не плачут.
На этом наша беседа по душам заканчивалась и, нежно целуя мамину ладонь, я мысленно возвращалась в детство, когда в ответ на мои слёзы по тому или иному поводу мама никогда не жалела меня и говорила, что слезами делу не поможешь. За все минувшие годы я так ни разу и не увидела маминых слёз, которой пришлось стать очень сильной, чтобы позаботиться о нас обеих. Отказывая мне в утешении, когда я его искала, мама хотела, чтобы я стала такой же крепкой, как она, и двигалась только вперёд, преодолевая любые испытания. Ей удалось вырастить меня приспособленной к выживанию в этом мире, однако всю жизнь мне не хватало маминого тепла, её заботливых объятий и искреннего разговора по душам, в котором мама отказала мне даже перед своей смертью, не желая предстать в моих глазах слабой.
На седьмую неделю паллиативного ухода у мамы стали синеть ноги на фоне отказа надпочечников. Даже сильнодействующих уколов перестало хватать маме на сутки, и она мучительно стонала по ночам от боли, умоляя вколоть ей очередную дозу. Выписанный онкологом анальгетик разрешалось колоть не чаще раза в сутки, поэтому я давала маме дополнительно обезболивающие таблетки, чтобы облегчить мамины страдания, и делала на утро новый укол, помещающий маму в милосердное беспамятство.
На опиоидных уколах и витаминных капельницах мама продержалась ещё две недели, приходя в себя на несколько часов в сутки, чтобы немигающе смотреть сквозь меня взглядом человека, жаждущего освобождения от своего уничтоженного болезнью тела. До сих пор, закрывая глаза, я то и дело вижу этот не поддающийся описанию взгляд находящегося между жизнью и смертью человека, и не могу сдержать слёз от переполняющей меня боли.
За несколько часов до смерти мама попросила дать ей кусочек шоколада. Моему удивлению не было предела, ведь к тому времени мама ничего не ела уже полтора месяца, и я с радостью положила ей в рот дольку тёмного шоколада. Мама принялась жадно рассасывать губами и языком горький шоколад, поскольку не могла откусить его зубами, и на секунду я поверила, что всё ещё может сложиться хорошо, если мама вновь начнёт есть и наберётся сил для противостояния убивающей её болезни.
Однако внезапно мама стала задыхаться и едва не захлебнулась заполнившей её рот слюной, поэтому мне пришлось спешно вытащить из её рта влажный кусочек шоколада, вкусом которого мама ненадолго сумела насладиться, прежде чем спустя несколько часов её не стало. Я какое-то время неотрывно
