души его разлив,когда о воле запоёт он.
Клич грянет Родину спасти –
зажмёт гранату он в горсти
и ринется в атаку
под гусеницы танку!
Мужик таков без дураков.
Хоть он отнюдь и не мессия,
хотя всё меньше мужиков,
и всё ж на них стоит Россия.
На закате
Пыльная дремлет дорога.
Сосны, встречая закат,
невозмутимо и строго
в близкое небо глядят.
Полем брожу, вспоминая
рано ушедших друзей,
как мы ходили по краю
шумной ватагою всей.
Жили себе, не гадали,
кто и на что обречён.
Молодость не для печали –
было нам всё нипочём.
Но между мною и вами
смерть проложила межу.
Грусть не осилив словами,
пристально в небо гляжу.
Пашут небесную ниву
медленные облака.
Тихо ли, так же красиво
там, где не лес, не река,
не полыханье заката,
но и не тьмы пустота?
Что там для нашего брата
жизнь уготовила та?
Исцеление
В уединенье, на отшибе,
с больной от хмеля головой
хватаю я, подобно рыбе,
смолистый воздух боровой.
Конечно, сосны исцеляют
и вдохновенна тишина,
но знать бы, где душа гуляет
и что затеяла она.
Мне без неё темно и сиро,
хоть сам я в этом виноват.
Остаться б живу, не до жира.
Прошу, вернись, душа, назад.
Не всё потеряно, ещё мы
воспламенимся, воспарим,
ворвёмся в песенны хоромы
охрипшим голосом своим.
Ещё помашет нам удача
своей изменчивой рукой.
А что попал я под раздачу
седому Вакху – рок такой.
Да что пенять! Натура – дура
и только слово – молодец.
Оно – души клавиатура,
оно – мой пастырь, наконец.
Только с ней
Вы не верьте в слепую молву,
не уйду во вселенский запой,
я ещё поживу, поживу,
не оставлю Россию вдовой.
Я с рождения с ней обручён,
и в меня она верит одна.
Без неё моя жизнь – ни о чём,
бесталанна, бесцветна, бледна.
Только с ней буду смел и правдив,
стану верным собратом для тех,
кто веление слова постиг, –
слова – не для шутейных утех.
В часы сомнения
– Ты слышал стоны той земли,
в которую по горло врос?
Преображайся и внемли,
и виждь обилье росных слёз.
Так небо молча говорит,
нависнув тучей вороной:
– Ослепнешь – потеряешь стыд,
оглохнешь – будешь проклят мной.
Я не ослеп и не оглох
среди слепых,
