Остальные ребята пошли домой. Ветер дул в спину, толкал вперед и хлестал Сережу по лицу его длинными волосами.
– Она ему никогда ничего не пошила, – сказала Лида. – Он обноски носил.
– У нее заведующий сволочь, – сказал Шурик. – Не хочет платить ей как кульеру. А она имеет право.
А Сережа шел, подгоняемый ветром, и думал – какой счастливый Женька, что поедет на поезде, Сережа еще ни разу не ездил на поезде… День почернел и вдруг озарился мигающей яростной вспышкой, гром бабахнул как из пушки над головами, и сейчас же бешено хлынул ливень… Ребята побежали, скользя в мгновенно образовавшейся грязи, ливень сек их и пригибал вниз, молнии прыгали по всему небу, и сквозь грохот и раскаты грозы был слышен плач маленького Виктора…
Так уехал Женька. Через сколько-то времени от него пришло два письма: одно Ваське, другое тетке. Васька никому ничего не рассказал, сделал вид, что в письме заключены невесть какие мужские тайны. Тетка же не секретничала и всем сообщала, что Женю, слава богу, приняли в ремесленное. Живет в общежитии. Выдали ему казенное обмундирование. «Пристроила-таки его, – говорила тетка, – в люди выйдет, а через кого, через меня».
Женька не был ни коноводом, ни затейником; ребята скоро привыкли к тому, что его нет. Вспоминая о нем, они радовались, что ему хорошо, у него есть тумбочка и к нему ходят артисты. А если играли в войну, то генералами были теперь по очереди Шурик и Сережа.
Похороны прабабушки
Прабабушка заболела, ее отвезли в больницу. Два дня все говорили, что надо бы съездить проведать, а на третий день, когда дома были только Сережа да тетя Паша, пришла бабушка Настя. Она была еще прямей и суровей, чем всегда, а в руке держала свою черную сумку с застежкой‐молнией. Поздоровавшись, бабушка Настя села и сказала:
– Мама-то моя. Померли.
Тетя Паша перекрестилась и ответила:
– Царствие небесное!
Бабушка Настя достала из сумки сливу и дала Сереже.
– Понесла передачку, а они говорят – два часа как померла. Ешь, Сережа, они мытые. Хорошие сливы. Мама любили: положат в чай, распарят и кушают. Нате вам все. – И она стала выкладывать сливы на стол.
– Да зачем, себе оставьте, – сказала тетя Паша.
Бабушка Настя заплакала:
– Не надо мне. Для мамы покупала.
– Сколько им было? – спросила тетя Паша.
– Восемьдесят третий шел. Живут люди и дольше. До девяноста, смотришь, живут.
– Выпейте молочка, – сказала тетя Паша. – Холодненькое, с погреба. Кушать надо, что поделаешь.
– Налейте, – сказала бабушка Настя, сморкаясь, и стала пить молоко. Пила и говорила:
– Так их перед собой и вижу, так они мне и представляются. И какие они умные были, и сколько прочитали книг, удивительно… Пустой мой дом теперь. Я квартирантов пущу.
– Ах-ах-ах! – вздыхала тетя
