этого чужеяда. И честь рода Рюриковичей тебе важнее всего.
– Чужеяда, – повторил Ярослав слово, означавшее презренного человека, паразита, живущего за счет воровства.
Холопы принесли вина, овсяного и ржаного хлеба, которого и так было много на трапезном столе, сказали, что утки жарятся и скоро будут поданы.
Князь махнул на них рукой:
– Пошли прочь.
Когда прислуга удалилась, осушил кубок, хлопнул себя по коленям:
– Добро, езжай в Польшу. Но с одним условием.
– Каким?
– Я поеду с тобой.
Никита, привыкший в Византии к вину, которое теперь его сильно не забирало, решил, что князь все же захмелел.
– На кого же оставишь Киевское княжество? – спросил он. -Снова наползут поганые, а то и братья твои неведомые объявятся.
– Какие еще братья? – хмельно вскинул голову Ярослав.
Кот задумался: отвечать – не отвечать, обидится еще князь. С другой стороны, это ведь ни для кого не секрет, а он тоже Рюрикович и имеет право на откровение с князем.
– У Святого Владимира в каждом городе было по сотне наложниц: и замужние, и девицы, – сказал он. – Глядишь, еще один братец объявится. Я вон тоже не пойми от кого, а Рюрикович. Да и сам Владимир Святославич от ключницы вышел.
Ярослав ударил по столу, миски с хлебом, рыбой, печеной курятиной подпрыгнули, часть упала на пол.
– Я один и единственный законный правитель Рюриковой Руси. Глаголют, что я, мол, свою Русь, Киевскую создал, под себя. А нет никакой Киевской Руси! Я свято чту память великого Рюрика и есть только одна Русь – его, Рюрикова! А мы, Рюриковичи – все его последователи, и Киев для нас лишь желанная вотчина. Так уж вышло, после того, как воеводы Рюрика Аскольд и Дир прогнали из полянского Киева хазар.
Ярослав неожиданно обнял Никиту, поцеловал в лоб:
– Не думай, что я пьян, а потому многоречив. Вино мои чресла расслабляет, ум укрепляет. Мудро говоришь, нельзя мне Киев оставлять. А ты бери людишек с пяток и езжай в Польшу. А там уж смотри сам, как тебе сподручней поступать.
– Не надобно мне столько людишек, – ответил Никита. – Возьму с собой только одного человека, друга своего Данилу Сугроба.
– Кто таков?
– Моя правая рука в псковской дружине князя Судислава.
Ярослав сверкнул глазами при упоминании томившегося в его темнице брата.
– Ладно, – кивнул князь. – Дам вам лучших коней, тебе своего, «тимурского» подарю, добротного, дорогого снаряжения, денег на дорогу. Чтоб признавали ляхи в вас знатных, почетных людей. Спасай, ежели сможешь, Предславу. В Польше ведь и сестра Мстислава обретается. А где она, что с ней, неведомо.
– Благодарю, Ярослав Владимирович. – Никита приложил руку к сердцу. – Только ни коней, ни дорогого снаряжения мне не понадобится. Не твоим посланником
