который лечил Жозефа Селима.
– Опять все свалят на нас, – сказал доктор Гален, когда два жандарма объяснили ему ситуацию. – Стоит пациенту сорваться и что-то натворить, как тут же обвиняют психиатров! Они плохо работают! Но не я сочиняю законы. Я не могу держать человека в больнице против его воли до бесконечности!
– Что за человек был этот Селима? – спросила Людивина.
– Послушайте, учитывая тот кошмар, который он устроил, я готов дать вам кое-какие сведения не для протокола, но никаких показаний не подпишу, ясно? Без письменного запроса из суда доступ к медицинской документации не предоставляется.
– Ясно, – кивнул Алексис.
Доктор Гален провел их в небольшое помещение с кучей стеллажей и коробок с лекарствами, которое он открыл своим ключом и закрыл, когда все оказались внутри.
– Жозефа Селима я хорошо помню, – начал врач, понизив голос, – очень замкнутый мальчик.
– Был, – добавил Алексей.
– Да, вы правы… Был. Абсолютный асоциал, в семье его били, родственников он не видел года четыре, насколько я знаю, – несчастный парень, предоставленный сам себе, не имеющий ориентиров, страдающий расстройством личности, неконтактный…
– Вы говорите о нем как о жертве, – удивился Алексис.
– Жертве своей патологии? Несомненно. Судя по его немногим рассказам о себе, жизнь у него была, можно сказать, чертовски паршивая. Поймите меня правильно, мне тоже Жозеф Селима не казался ангелом: лгун, импульсивный, безответственный, лишенный эмпатии, угрызений совести, – короче говоря, абсолютный социопат.
– Он долго у вас лежал? – спросила Людивина.
– Много раз лежал по несколько недель.
– Принудительно по решению суда?
– В первый раз – да. А потом по собственному желанию. Я думаю, ему здесь нравилось. Ну… насколько человеку может нравиться мысль, что его лечат от психического заболевания. Здесь, в отличие от других мест, он находил людей, готовых его выслушать. Он отсиживался, приходил в себя и вдруг снова исчезал.
– А с другими пациентами общался? – спросил Алексис.
– Нет, он держался в стороне. Жозеф был молчун. Меня он отличал, между нами даже возникло подобие дружбы, доверие. Но я был одним из немногих его контактов.
– А с остальным медперсоналом как? Может, выходил на улицу покурить с санитарами? Клеился к медсестрам?
– Думаю, вы не совсем представляете, каким был Жозеф Селима. Ведь мы говорим об одиночке, настоящем социопате. Человеке, способном просидеть десять дней, никого не видя, даже не открывая рта. Ему не было скучно, наоборот! Он совсем не пытался кому-то понравиться или даже найти сочувствие. Если нужна сигарета – требовал ее, и все. Он вырос в среде, где не было любви, где семейное общение ограничивалось поркой ремнем и криками, – представьте, какой характер в результате получился.
Тут вмешалась и Людивина:
– Вы не знаете, были
