Ефимыч, а тухлятина из воды в рану не попала?
– Не боись, – обнадёжил солдат. – Вернейшее средство есть, даже антонов огонь останавливает. Хм… иногда.
– Так это оно французским сыром воняет?
– Зачем сыром? Обычная просушенная и перетёртая плесень из-под банного пола. Земляк из Галицкого полка посоветовал. Не, таперича из Лукояновского… или Волынского? Тьфу! Полк один, а названия каждый месяц разные.
Ефимыч не зря плюётся – я и сам запутался в постоянных переименованиях. Зато в Лондоне и Париже наверняка сломали голову, пытаясь объяснить четырёхкратное увеличение численности русской армии.
– Ну вот и всё! – Солдат вытер руки остатками моей рубашки. – Сейчас ещё перевяжем.
– Подштанники снимать?
– Полотно есть чистое. И вот это! – вытащил из-за голенища плоскую фляжку, подбросил её и засунул обратно. – Обезболивающее попозже.
– Что же ты, ирод, раньше молчал?
– А оно мне надо, пьяного тебя ворочать?
– В Сибирь сошлю.
– Ну и сошлёшь, – согласился Ефимыч. – Чай там тоже люди живут.
Вот так вот! Пугаешь-пугаешь человека, а он всё никак не пугается. И дело даже не в том, что такой бесстрашный – просто не чувствует за собой каких-либо прегрешений. Чисто серафим шестикрылый! А кажущаяся грубость и не грубость вовсе, а напротив, высшая степень доверия. К царю, как и к Богу, на Руси на вы не обращаются. То есть обращаются, конечно, но ощущается в этом какая-то искусственность, привнесённая чуждой культурой. Не от души идут все официальные величания.
– А одёжку придётся выкинуть. – Старый солдат закончил мотать бинты и отпихнул ногой мешающий кафтан. – И красный цвет нонеча не в моде – живо пулю схлопочешь. Погоди-ка…
Достал из ранца гимнастёрку, ещё не получившую таковое название, а именовавшуюся попросту «павловской рубахой».
– Спасибо, Ефимыч.
Тот неожиданно смутился и вместо ответа сунул флягу. Ладно, не хочет принимать устную благодарность, получит её письменным указом. Что там у нас полагается за спасение жизни государя-императора?
Зараза… Левая рука совсем не поднимается…
– Помоги.
Общими усилиями кое-как натягивает через голову тесную гимнастёрку, которая тут же намокает от проступившей сквозь бинты крови. А фляжку так и не выпустил? Ну-ка… Хорошо пошла! Ещё глоточек…
– Будешь?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество! Субординация не дозволяет!
Вот оно что! Я же опять в мундире, значит, уже не раненый боевой товарищ, а строгий командир, каковому невместно распивать водку с подчинёнными. Тьфу! Наизобретал тут философских теорий… отец народа, понимаешь. Дурак ты, Павел Петрович. В смысле, я дурак.
– И охота тебе, мсье Теодор, так себя мучить? – Красногвардеец Иван Лопухин отвлёкся от чистки винтовки и насмешливо
