когда Торольв увидел злосчастную скрыню и услышал от сыновей, что его душу увели киевские варяги. И когда Торольв схватил копьё и погнался вслед отряда, но выбился из сил и горько плакал, кусая землю.
Хельга сидела на лошади. Впереди ширилась спина Свенельда и мощный круп его коня. На шее у Хельги мерцала нить речного жемчуга – подарок Ингвара, на плечах – куница, пояс с малахитом и новые поршни на ногах.
Руки её были связаны. А если б и не были, то лошадь её всё равно привязали удилами к седлу Свенельда, и сама она не могла править ею.
В душе боролись страх и гнев, и от того на лице рассеялось невнятное чувство. Хрупкое равновесие – либо рыдать, либо зубами рвать. И только напряженная работа мысли не пускала скатиться туда или сюда. Это было в ней сызмала – тяга к думам.
Хельга вспоминала, кто таков был этот Ингвар, чьё треклятое имя она слышала утром сотню раз. И не могла вспомнить. Киевский князь, который был здесь когда-то и видел её, и выбрал её… Иная бы тут же вознеслась – её-де одну из тьмы других, холёных дочек боярских, беломясых, в епанчу шелковласок убранных!
Её, серую лесную мышь…
Хельга не пускала этой лжи в душу. Она знала себе цену – такую на торги не выставят, ибо не возьмут. Такая сама выберет, кто ей по огоньку.
И вдруг страх шепчет: «Одна ты на целом свете, а мир злой».
А гнев рокочет: «Беги, куда глаза глядят… а догонят – ломаной веткой заколись в шею!»
Страх говорит: «Они сегодня же на ночлеге повалят тебя на сыру землю, надругаются все вместе, да кинут в лесу».
Гнев говорит: «Бей первая, Хельга дочь Торольва!»
И она заговорила:
– В Киев везёте?
Свенельд всхрапнул – задремал на мерном ходе коня.
– Сказано ж – Ингвар конунг за тобой послал.
– Стало быть, в жёны берёт?
Свенельд обернулся с кислой хмуростью.
– Как увидит, авось, передумает.
– Когда ж он меня впервой видеть-то успел? – спросила она. Говорить было приятно – слова отгоняли двух бесов по имени Страх и Гнев.
– Что ли два лета назад, – пожал плечами варяг. – Сама не помнишь?
– Много купцов через нас ходит.
– Все купцы ваши – его холопы! – рыкнул Свенельд. – Киев скоро всюду править будет. Усвояешь?
– Да мне-то что?
– А то, что рядом спать будешь.
– Да знать бы, с кем… Каков собой он был-то, Ингвар ваш? Высокий, ладный? – Хельга попыталась сыграть. – Мне это важнее, а правьте себе сами.
– Малой он был тогда, – нехотя ответил Свенельд, – отрок ещё.
Вдруг Хельга вспомнила сальные глаза гридней, коих переправляла на плоту в то лето. Как рука одного из них потянулась ощупать её детское бедро, как она выхватила нож. И среди этой мерзости – красное лицо пацанёнка, сидевшего позади. Стыдливое, гаденькое.
