удержавшись, крикнула вслед этим высокомерным фифам.
Куда там! Даже не обернулись. Что-то прощебетали друг другу и рассмеялись. Вот точно обо мне гадость какую-то сказали.
Ну неужели не найдется ни одного порядочного феида, чтобы полюбил меня за внутренний мир? Ну разве я виновата, что уродилась в папу? Худая, щуплая, грудь размером всего с большое яблоко, а не с арбуз, талию имею, да еще и попа неприлично выпирает. И – о, ужас! – со смазливым лицом. Все десять лет в учебке меня этим сокурсницы попрекали. Нет, не будет мне в жизни счастья!
– Пап, я дома! – крикнула, входя в дом и складывая шлем и меч на лавку в прихожей.
– Ну что за манера, вечно орете как оглашенные. Что мать, что вы с Сеттой… – ворчал отец, выходя из кухни и вытирая передником руки.
Я повела носом, вдыхая вкусный запах корицы и выпечки.
– Папулечка, ты уже все приготовил? – спросила, заискивающе и виновато глядя на него.
– Дак тебя разве вовремя дождешься? Все в своих мечтах витаешь или в отряде пропадаешь… – улыбаясь, посетовал отец.
Я с любовью посмотрела на него. Только он мне все прощает, жалеет и понимает – еще бы, ведь я его точная копия. Такие же золотые волосы, только у меня короткие, чтобы шлем удобно было носить, и голова не потела. Такое же овальной формы лицо с прямым носом, светлой кожей и едва заметными веснушками; округлым подбородком, выдающим мою природную мягкость, безвольность характера, как говорит мама; чуть великоватым ртом с чувственными пухлыми губами; яркими желто-зелеными глазами. Ну совершенно не по-женски я смазливая, считают все мои знакомые. А мужчины… Те считают, что нехорошо женщине соперничать красотой с мужчиной. Ненормально это. Понятное дело, когда мужик красивый, но женщина-то должна быть сильной, ловкой, чтоб семью защищать, пропитание добывать. А тут я – половина какая-то.
– Ну иди, доча, иди, руки мой и за стол. Сейчас соберу все вкусненькое.
Снисходительно похлопала отца по спине: только он меня и любит, заботится. И пошла умываться, а то пыль с плаца еще скрипит на зубах.
Приведя себя в порядок, села обедать.
– Лютик, послушай, я тут узнал… – судя по тону голоса, папа решил поделиться своими тревогами.
– Папа, тысячу раз говорила! Лютерция, а не Лютик! – раздраженно оборвала его я.
– Это для матери своей ты Лютерция, а для меня – Лютик, – отец положил ладонь на мою руку и ласково сжал. – Пока она с нечистью воевала да из своих воинов настоящих женщин делала, я тебя, крохотульку, летать да ходить учил. Как держать ложку показывал да попу подтирал.
Я расплылась в виноватой улыбке. Все же отец у меня феид очень мягкий, душевный и слабый физически. Мама все время говорит, что сначала клюнула на отца из-за его слабости. Ей невольно захотелось его защитить от всех. А уж потом, когда распробовала его запеканочки да яблочные пироги… Дорожку от желудка к сердцу воина
