Ты как лягушка, – говорила мама, когда он радостно плескался во всех лужах на районе, особенно в той, глубокой, за сгоревшей сарайкой. Было что-то поистине необыкновенное в том, чтобы проехать на велике по наполненной водой яме, разрезать ее надвое и вылить поровну с каждой стороны, словно мчишься сквозь закатное алое море.
Теперь-то Радан во всей полноте постиг, что на самом деле значит — сменить шило на мыло. Он сидел на койке с тонким матрасом, из которого торчала солома, в узкой темной камере с зарешеченным крошечным оконцем, унылым квадратом, болтавшимся под самым потолком и походившим на отдушину вентиляции у мамы на кухне. В углах камеры (когда утром пришел слабый свет, Радан смог рассмотреть их), на красных нитках, переплетенных с волосами и унизанных косточками, висели темные и светлые кругляши из разных пород дерева, на их спилах (кровью?) были выписаны темные знаки. Радан протянул руку – дерево обожгло кожу, там, где он тронул оберег. По полу прошмыгнула крыса – он оцепенел. Дверь открылась – вздрогнул.
– На выход, – потребовал человек, одетый во все черное.
Радан медленно повернулся. Выходить что-то расхотелось.
– Ты понимаешь, что я говорю, или нет?
Радан, конечно, понимал, и еще он понимал, что вид у него, наверное, уж слишком растерянный и глупый, но все равно продолжал стоять: вполоборота к двери, с горящей рукой, неестественно отведенной от тела, с болью в колене, что за ночь только усилилась, в оцепенении от крысы, от черного человека, нарушенного одиночества, и вообще всего, что с ним произошло за последние сутки.
– На каком языке он говорит? – крикнул стерх в темноту.
– На нашем, – ответил Наставник, чей голос Радан мгновенно узнал и весь внутренне сжался.
Хоть он и ожидал чего-то подобного, но больше мечтал, что о нем просто забудут.
– Ну как, лучше здесь спится, Рае?
Радан сжал кулаки – ногти впились в ладони.
– Молодец, главный урок ты усвоил.
– Это какой?
– Молчание – золото.
Однако Радан вовсе не желал молчать, просто не мог придумать, что сказать. Да и голова у него уже ничего не соображала: тяжелая, она клонилась вниз, как те розы, что маме дарили на дни рождения.
– Не стой столбом – некогда.
Голос Наставника не был раздраженным, скорее равнодушным, будто Радана навязали ему, как бедного родственника, заставив заботиться о нем против воли.
Ну так и возвращай все как было, кто тебя просил-то?
Однако требовать ответов на какие-то вопросы было слишком тяжело, и Радан безропотно похромал вслед за человеком, которого смутно знал, чтобы не оставаться там, где не знал никого.
– Не стоит тебе больше сбегать из дома: Пустошь ты все равно покинуть не сможешь. А попытаешься по-настоящему навредить Колпаку – он навредит тебе. Проведешь тогда не одну ночь и даже не две – сначала в
