нарисовать другие комнаты и другие дверные проемы, и как другие глаза безмолвно перемигиваются в его незаметном присутствии, и прочитывал во всем этом двусмысленный подтекст. Внезапно его осенило: он ведь только и делал, что описывал подобное в своих книгах, фигуры в окне или за приоткрытой дверью, незначительный жест, выдающий куда более значительные отношения, нечто тайное, вдруг ставшее явным. Он писал об этом, но лишь теперь впервые увидел наяву, и все равно не был до конца уверен, что это означает. Он снова представил всю картинку, девочку, столь невинную, что ее невинность резко контрастировала с окружающей сценой. Казалось, дитя было способно вобрать в себя все: малейший нюанс или крохотную деталь.
Он поднял глаза и встретил спокойный взгляд Хэммонда.
– Надеюсь, сэр, я вас не побеспокоил. В такую погоду нужно постоянно поддерживать огонь. Я постараюсь не шуметь.
Генри сообразил, что в миг, когда он очнулся от раздумий, Хэммонд беспрепятственно его рассматривал. А теперь наверстывал упущенное, стараясь быстрее двигаться, делая вид, что собирается унести ведро с углем без лишних разговоров.
– Вы видели маленькую девочку – Мону? – спросил его Генри.
– В последнее время, сэр?
– Нет, вообще, с тех пор как она приехала.
– Да, я все время встречаю ее в коридорах, сэр.
– Непривычно видеть ребенка совершенно одинокого – здесь нет никого, близкого ей по возрасту. У нее имеется няня?
– Да, сэр. И няня, и мать.
– А чем же она занимается день напролет?
– Бог ее знает, сэр.
Хэммонд снова рассматривал его, изучая внимательно и настойчиво почти до неприличия.
Генри в ответ пристально посмотрел на него, стараясь сохранять невозмутимость, насколько это возможно. Когда Хэммонд наконец отвел глаза, вид у него был задумчивый и подавленный.
– У меня есть сестра Мониных лет. Такая же хорошенькая.
– В Лондоне?
– Да, сэр. Она у нас самая младшенькая, сэр. Наш свет в окошке.
– И Мона вам ее напоминает?
– Моя сестричка не бродит где ни попадя. Она настоящее сокровище.
– Но ведь Мона тоже под неусыпной опекой няни и, конечно же, своей матери?
– Уверен, так оно и есть, сэр.
Хэммонд потупился, вид у него был озабоченный, он будто хотел что-то сказать, но ему помешали. Повернувшись к окну, он застыл неподвижно. Свет выхватил половину его лица, а вторая осталась в тени. В комнате было так тихо, что Генри слышал его дыхание. Оба не двигались и молчали.
Генри явственно осознал, что если бы кто-то сейчас видел их со стороны, если бы этот кто-то остановился в дверях, как он сам стоял там чуть ранее, или умудрился бы разглядеть их через окно, то этим посторонним наблюдателям могло показаться, что между Генри и Хэммондом произошло
