чубатых усачей экипажа.
Вот они топочут сапогами по булыжнику мостовой и с нарочито серьезными минами горланят «Варяга», но мичман их ухмыляется самым беспардонным образом. Это не сухопутный, это их город. И это для них тут прячут какие-то тайны за летними зонтиками вездесущие севастопольские барышни, которые встречаются тут везде – и в тени дачной двуколки, из которой они с южным легкомыслием улыбаются на невольное «равнение» матросов, и на палубе грозного броненосца они с простодушным любопытством заглядывают в жерло пушки. И на базаре, где они со знанием дела тычут струганой палочкой янтарный «плачущий» балык…
Оттуда, с Базарной площади, только что прибыл переполненный трамвай, и из него вырвался, пробился сквозь крикливую сутолоку отставной марсовый Осип Карпенко. С изяществом статуэтки, подбоченившись и придерживая на плече корзину, заложенную мокрой тряпицей, Осип двинул через Екатерининскую площадь.
Впрочем, для «гречанки с кувшином» походка его бросается в глаза нетрезвой, преувеличенной самоуверенностью.
Следом за ним перебежать на остановку Артиллеристской линии, едва не вприпрыжку, поспешает, волоча под мышкой фунтового осетра, выпускник Одесского коммерческого училища Михаил Василиадис. И вот он уже, действительно, похож на терракотовую античную фигурку «мальчик, досаждающий Гераклу», если таковым считать матроса Карпенко. Тот и впрямь коренаст, но приземист, как будто не уместился в полный рост на расписном боку древнегреческого сосуда. Впрочем, хоть мышцы его в дряблой просоленной шкуре порядком обвисли, курчавая борода местами седа сделалась, но взгляд из-под косматых бровей по-прежнему грозен, несмотря на то что…
– Як це не страшно? Ще як страшно… – нехотя признается он, выборочно отвечая на град Мишкиных вопросов. – Дурню только не страшно. И страшно бывает.
– Тю! И кого ж ты боишься? – слегка оторопел подросток, привыкший уже как-то к бравурной риторике флотских…
Риторике, несколько поутихшей было после августовских разочарований, но с новой силой вспыхнувшей ввиду блистательных наших побед в Галиции. И теперь тем более воинственной. Теперь Севастополь знал, что милостивые боги войны и на его долю отмерили пороху, а то…
А то уж, казалось, придется растрачивать нервы на ругань газет и бессильные «стратегии» в ресторанах и кабаках, завидуя балтийским товарищам. Теперь и у требующих славы бастионов 1854 года, у причалов, встречавших героев Чесмы и Синопа, еще скрытый синим морским горизонтом, но появился подлинный враг.
Грозный и опасный по-настоящему.
Германский линейный крейсер «Гебен», вдруг превративший турецкий флот, о котором и говорить-то было неприлично, в ту самую «вражью силу», с которой не зазорно и помериться…
МИД. Статскому советнику А. И. Иванову
Ваше превосходительство, считаю своим долгом уведомить, что на переговорах между Диваном, дипломатами и представителями германского командования
