—и, стиснув зубы,
я не касаюсь
твоей щеки
и ухожу.
По кровотоку – молекулы адреналина. Поздняя осень заглядывает в зрачки, расширенные от ужаса. Предательски стучат каблуки, но так хочется: пусть никто не услышит! Их знание украдет у меня торжество – ощущение тайны, а это – вкус недоступного счастья, в поволоке табачного дыма, с тонким запахом облепихи… Он всегда выдает тебя, когда ты работаешь в ночь. Я никогда не говорила об этом. А знаешь ли ты, что я уношу его в обыденность заспанной кухни?
Поцелуй – росинка на бархате ночи. О прибрежные камни ударяются воды, а роща слушает плеск, набегающий на стены многоэтажек. Твой голос. Почему он спокойный? От этого больно.
Но все равно!
Небо врывается в нас, от кислорода голова идет кругом. Где же все это происходит? На острие терпкого запаха старой замши? Равновесие потеряно навсегда.
За сомкнутыми веками неистово пляшут искры. Кружатся, кружатся, кружатся – и так даже страшно. И вот я кричу:
– Не надо!
Над головой все колышется. Все качается и куда-то плывет. Гул деревьев, наше дыхание. Что обжигает? Строптивое растение подо мной? Твои руки?
Поцелуй, прикосновенье пальцев – замкнутое движение: лоб – скула – подбородок – жесткие губы. Горячая пульсация на висках, холодных веках, мое сокровенное – под подбородком, немного левее – мягкая впадина.
Тело не лжет, не умеет.
Еще! Чтоб с ужасом и блаженством я увидела в отражении зеркала следы на губах. Темные, почти до крови.
Еще! Пусть на волю вырвется крик: я люблю тебя! Люблю, когда смотришь в сторону, куришь взатяг, и говоришь с чужими, и думаешь не обо мне.
Еще! До боли – до беспамятства.
Пожалуй, на долгую память.
Бывают дни, но только ночи
порой пылают ярче дня:
сквозь вертикали – солнце, солнце,
углями обрисован свет.
И вход открыт – не увернешься,
так вовлекает, как слиянье
до ужаса с губами губ.
Такое солнце не погаснет,
оно в зените блещет, плещет.
Мол, город был, у речки – роща,
и те, назначенные к речи,
переходящей время вброд,
но тень им выбрала дорогу…
Куда ж дорожка завела?!
На пекле горячи надежды,
а сладкое казалось дрянью —
пломбир расплавился, «Фили».
Сирень благоухала небом,
глубоким, темно-голубым.
Ария Дидоны
No trouble, no trouble in thy breast!
– Мне это все равно,
клянусь,
без оговорок,
что на смерть – я,
а ты —
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской
