жизней случалось, проживал их одновременно, в двух-трех, а то и четырех обликах, чему давным-давно перестал удивляться. Другое удивительно, его до сих пор волновали воспоминания о прикосновении материнских рук. Он запомнил её сухие ладони и необыкновенно мягкие пальчики. Принадлежали ли они вдовствующей испанской королеве Анне-Марии Нейбург, венгерской княжне, немецкой принцессе Гессен-Ванфридской по линии Рейнфельс или жене французского налогового инспектора, он не мог сказать. Или он и в самом деле явился из заоблачных Гималаев? Тоже забавное местечко, царство камня и снега… Небо там синевы необычайной, с примесью фиолета. В тех краях ему тоже довелось побывать… Ну, и какая беда, что мысленно! В совершаемых им провидческих путешествиях яви было не менее, чем в этом сероватом влажном тумане, завесившим дорогу и понуждающим сидящего на козлах почталиона часто дудеть в рожок. Солнце уже встало – коротки летние ночи, но разглядеть его лик в этой просеянной хмари было невозможно. Незримый свет падал справа, золотил туман, высвечивал деревья – от них на полосу движения и присыпанные песочком обочины даже тени ложились. Моментами окрестности прояснялись открывались каменные мызы, вересковые пустоши, поля, разделенные на участки, расчерченными словно по линейке кустарниковыми зарослями, изредка, проблеском, вспыхивали воды реки Трáве. Потом снова нырок в облачную завесь, по телу пробегала дрожь, и тут же воспоминания вновь шли на приступ.
С той высоты, с которой он следил за самим собой, устроившимся в дорожном экипаже, место погребения тоже не имело особого значения. Вечного покоя ему не видать. По крайней мере, в ближайшие тридцать лет… Конечно, хотелось отдать дань бренному телу – оно не плохо потрудилось на протяжении всего восемнадцатого века. Ему удалось добиться главного – «Общество Иисуса»*[12] распущено, как было сказано в папской булле от 21 июля 1773 года, на «веки вечные», король Фридрих II спеленут в пределах Пруссии.
Гидра в черной сутане лишилась головы? О, нет! Всего лишь пуповины, связывающей её с папским престолом. Ну и разве что обременительных, ужасающих своим количеством богатств… И все равно свободные духом люди могут вздохнуть спокойно. Теперь следует проследить, чтобы иезуиты не сплотились, не восстановили прежнее влияние. Это вряд ли! Вольные каменщики крепко встали на ноги, в чем и его, графа Сен-Жермена немалая заслуга.
Стены Экернфиорде открылись неожиданно. Часовой из городской милиции уже стоял на посту. Позевывал… Был он короток, брюхат, кивер на его голове поражал размерами. Врученного ему ружья этот добрый малый, по-видимому, только что выбравшийся из-под двойного пуховика, откровенно побаивался, да и службу исполнял не так бдительно, как знаменитые на всю Германию прусские стражи. Те обстоятельно опрашивали пассажиров, добросовестно записывали имена, что всегда являлось для легкомысленных путешественников поводом для шуток. Каждый из них, въезжая, придумывал себе имя позаковыристей, а выезжая не мог отказать
В 1540 г. папа Павел III утвердил орден а папа Юлий III чрезвычайно расширил его полномочия. Члены ордена были изъяты из-под светской юрисдикции, получили освобождение от государственных налогов. Имели право осуществлять все священнические обязанности, собственноручно освобождать от всех церковных наказаний и взысканий, обращать обеты светских лиц на любые другие дела, освобождать самих себя от обета поста…
Главная цель – противостоять реформации.
Философия иезуитов: 1) социальная сторона – иезуиты исповедовали непогрешимость пап и верховенство его над всеми другими государями. Отсюда вытекало право разрешать подданным свергать неугодных ордену государей и отказываться от присяги. Иезуиты развили целую теорию революции против «неугодных Богу» правителей;
2) нравственная сторона их учения основывалась на пробабилизме. Это учение по сути своей куда хуже, чем известное «цель оправдывает средства», т. к. прямо одобряло недостойный поступок, если только можно было привести хотя бы одно правдоподобное мнение в его защиту. Тем самым иезуиты посягали на нравственные заповеди Христа. Например, на вопрос убийце – он ли убил такого-то? – тот мог смело отвечать: нет, подразумевая про себя, что он не посягал на жизнь погубленного им человека «до его рождения». Другой пример – сыну позволительно отвлеченным намерением желать смерти отцу. Конечно, не как зла отцу, но как добра для себя ради ожидаемого наследства. Таким образом нравственность в истолковании иезуитов становилась зависимой от места и времени и «мнений».
