утёса мира.
Я кивнул и начал отсчёт:
– Три. Два. Один.
И мы прыгнули с ветки. Сверкающая ледяная поверхность бросилась нам навстречу. Секунда – и мы рухнули в воду. Холод обволок нас. Ноги до колен погрузились в настолько ледяную воду на глубине, что вода вокруг нас показалась если не тёплой, то вполне терпимой. Разжав руки, мы забарахтались, чтобы подняться на поверхность, и, вынырнув, посмотрели друг на друга. Макс сияла:
– Класс же!
– Нырять – класс. А вот вода ледяная там, на глубине – вообще не класс.
– Мне кажется или ты бубнишь?
Я быстро поплыл к берегу, крикнув через плечо:
– Сейчас я тебе покажу «бубнишь»!
Макс отплыла немного с середины реки, чтобы встать на дно, и стала наблюдать за мной. Я быстро добежал до дерева, снова вскарабкался на ветку и, заорав: «Я орё-ё-ёл!» – сиганул в речку. Когда я поднялся на поверхность, Макс смеялась.
– Ты даже летать не умеешь! – сквозь смех заявила она.
– Умею, но только вниз, – с улыбкой возразил я.
И мы стали нырять: вместе, по очереди, «солдатиком» и «бомбочкой». Нырнуть «рыбкой» или уж тем более сделать сальто в полёте никто из нас не решился: всё-таки высота была приличная, а хайдайверы из нас были так себе. Но нам и без этого было весело. Мы ныряли, плавали, плескались в воде до посинения несмотря на то, что она по-прежнему была холоднющая. Реально до посинения: когда мы наконец выбрались на берег греться и загорать, у нас не только губы были синие – мы все целиком были синие. У Макс, казалось, даже веснушки посинели. Я хотел отдать ей полотенце, чтобы она закуталась, но она только вытерлась и вернула мне его, заявив, что быстрее согреется на солнце. Оно действительно палило нещадно, даже несмотря на то, что дело уже шло к вечеру.
Я расстелил покрывало, и мы сели рядом, трясясь от холода в унисон. Мне очень хотелось обнять Макс, но я был уверен, что ей это не понравится. Но я всё равно был счастлив. Я сидел рядом с ней. Видел её довольную улыбку. Видел, как она греется на солнышке, такая красивая, летняя, со спутавшимися сырыми волосами, на время потерявшими свою огненную яркость. Что характерно, последнее обстоятельство её совершенно не заботило. Закрыв глаза, она наслаждалась солнцем, а я имел возможность украдкой любоваться ей, будучи готовым в любой момент быстро отвести взгляд, как будто я просто смотрел на реку. Но, как я ни готовился, она в итоге всё равно так внезапно открыла один глаз и хитро посмотрела на меня, что то, что я спешно отвернулся и уставился на другой берег, мне не помогло.
– Опять пялишься? – спросила Макс.
– Немножко, – признал я, понимая, что отпираться бесполезно.
– Ах так!
Она встала и быстро надела платье:
– Всё, кончилось шоу!
– Show must go on… – посмотрел я на Макс невинными глазами.
– Фигушки тебе! Обещал не пялиться, а сам… Вот и верь после этого людям.
Не разобрав интонации последних слов Макс, я испугался, решив, что она собирается уйти:
