что она набьет тебе на лбу шишку покрупнее, чем Замотаев за стогом набил Упадышеву.
– Игнатьич, я ж не в прямом смысле, – засмеялся Голубев. – Имею в виду, официально побеседовать с ней можно, если возникнут вопросы?
– Побеседуй. Однако без особой необходимости язык с Лизой не чеши…
В сгустившихся сумерках село мирно отходило ко сну. Хозяйки перестали бренчать ведрами. Смолкла накормленная и напоенная скотина. Утихла пляска во дворе Ефима Одинеки, но гулянье по традиции продолжалось шумно. В ярко освещенном доме с распахнутыми настежь окнами многоголосый слаженный хор дружно тянул мелодию незабываемой народной песни:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была-а-а…
ГЛАВА VII
На рассвете Голубеву приснился странный сон. Сидит будто он в скрадке возле засохшей березы на берегу Долгого озера, а вокруг пьяные охотники, опережая друг друга, лупят по летающим уткам пробками из бутылок, брызгающих густой, как вата, пеной. Проснувшись, Слава открыл глаза и прислушался. С лугов доносились приглушенные расстоянием ружейные выстрелы, похожие и впрямь на хлопки пластмассовых пробок, вылетающих из откупоренных бутылок шампанского. Во дворе испуганно закудахтали куры. Послышался ворчливый голос Егора Захаровича:
– Куда вы, окаянные, под ноги лезете… Кыш-ш, проказницы!..
Быстро одевшись, Голубев вышел на крыльцо и прищурился от яркого утреннего солнца.
Посреди двора на круглой чугунной печке с короткой трубой тихонько дребезжал крышкой закипающий чайник. Старик осторожно поднял его и обернулся к Голубеву:
– Выспался?.. Умывайся под рукомойником, да – к столу. Пожуем сваренную утку с хлебушком. Чайку, настоенного на шиповнике, с сахарком пошвыркаем.
В конце завтрака, за чаем, Слава спросил старика:
– Не слышали, не вернулся ночью в свой дворец Семен Максимович?
Тот отрицательно повел головой:
– Железные ворота не скрипели. Стало быть, еще не приехал домой Капелька. Москвичонка Богдана Куделькина тоже не слышно было.
– А Упадышева с Замотаевым где можно разыскать?
Егор Захарович посмотрел в окно. Усмехнувшись в седую бороду, сказал:
– Вон, за усадьбой Ефима Одинеки, на лавочке возле Кешиной избы, закадычные дружки посиживают. Видать, соображают, где бы сподручнее опохмелиться.
Голубев, обжигаясь, торопливо допил стакан душистого чая и, поблагодарив гостеприимного Егора Захаровича за плотный завтрак, направился к друзьям. Поздоровавшись с ними, присел на край лавочки и начал разговор с беспроигрышного вопроса:
– Ну, как после вчерашнего, мужики?..
– Я-то ничего, а Кеша набрался, – с неизменным прононсом ответил Замотаев.
– Не преувеличивай, Гриня, – обидчиво возразил Упадышев. – По пути до дому ни разу не упал.
– Зато качался,
