был страшным пьяницей, так что вместо серёг и ножных браслетов девочку украшали следы от побоев да дикие цветы.
В высокой полыни затаился Камия, мой заклятый друг. Кажется, я даже помню, как впервые увидел его: мальчишка нёс куда-то конские арканы с бубенцами. Был он очень смугл, почти чёрен, с копной спутанных кудрей. Увидев меня, он улыбнулся, но глаза, не тронутые улыбкой, остались горящими угольями. Клыки у него были чересчур длинными, он показался мне демоном, увешанным колокольчиками.
Мать его давно умерла. От кого она разродилась, никто не знал, что у цыган случается редко. Но быть сиротой в таборе невозможно. На незанятого ребёнка тут же слетается орда ближних и дальних родственников, готовых взять его под опеку, так что Камия жил лучше, чем иные с собственными родителями.
Я достал из-за пояса новый нож, чтоб полюбоваться им. На костяной рукоятке было высечено изображение двух ястребов, бьющихся крылами. Пастухи говорили, якобы птичий князь настолько порочен, что вместо воды пьёт кровь своих жертв. Но он же взмывает в горнюю высь, гордо устремляя взор на испепеляющий блеск солнца. Может, из-за этого противоречия ястреб и обречён вечно бороться сам с собой. Битва кровожадного убийцы с благородным воином, увековеченная на кости… и у этого злодея, и у героя одно лицо.
Помню, как получил этот клинок: мы пошли в город по цыганскому делу и остановились на Малостранском рынке. Чаёри пела, танцевала и била в бубен, Пашко аккомпанировал на гитаре, а прочие обчищали карманы зазевавшихся прохожих. Я лицезрел действо со стороны, пока моё внимание не привлёк рыжебородый еврей в купеческом кафтане. Он о чём-то бурно спорил с торговцем, размахивая перед ним ножом с толстой деревянной рукояткой. На последнего, впрочем, это производило мало впечатления. В конце концов они условились, и очень похожий на свинью жид с раскрасневшимися мясистыми щеками достал увесистый кошель, неосмотрительно бросив нож на прилавок.
Цыгане имеют хороший обычай дарить ребёнку любую вещь, какая ему приглянется, так что на протяжении моей недолгой жизни я брал что хотел. У любого баро был красивый клинок. Конечно, можно было попросить у гекко, от которого я не знал отказа, но, когда речь зашла об оружии, мне вздумалось самому раздобыть себе нечто, как говорят, «достойное чести». Потому, увидев плохо лежащий нож, я подошёл и взял его.
Не прошло и полминуты, как еврей поймал меня за ухо. Мои товарищи мигом сгинули, но я и не ждал от них помощи. Чтобы не скулить от боли, я громко смеялся и называл купца рыжим чёртом, а он всё таскал меня за ухо рябой ручищей, приговаривая: «У, цыганское отродье! Веди меня к своему отцу да смотри только попробуй убежать! Я вам всем покажу, цыганьё проклятое!»
Каково же было удивление жида, когда вместо покосившейся лачуги или цыганской кибитки я привёл его к большому каменному дому, из которого на зов служанки вышел отец в барских одеждах. Бедняга чуть было не повернул обратно, но Антал окликнул его: «Ну-с, милейший, раз подошли к крыльцу, извольте и в дом пройти».
Они быстро уладили всё в кабинете: блеск
