от православия и чуть ли не в проповеди католичества на Руси, после чего сослали на Соловки «для исправленья православные християнские веры». В исторических трудах неизменно упоминается факт «сдачи» монаха его же патроном, патриархом Иерусалимским Паисием. А вот причина жертвоприношения неясна. Поверить в версию сановного путешественника, что по дороге назад, на русско-польской границе, в Путивле, он впервые от киевских иноков услышал о неприглядном прошлом старца – неоднократной смене вероисповедания (из православия в папизм, из папизма в ислам, из ислама в униатство, из униатства опять в православие) – нельзя, ибо «еретик и дьявол» о своих религиозных мытарствах по свету сообщил Паисию еще в Киеве в 1648 году при знакомстве. И вселенский патриарх тогда раскаявшегося грешника «простил и служить велел», взяв с собой в Москву «дидаскалом».
Что же побудило в действительности владыку подставить соотечественника под удар? Угроза куда более болезненного разоблачения, чем покровительство хорошо законспирировавшемуся «агенту» римского костела или страшных магометан. Возникла она и вправду в Путивле после встречи с тремя иноками «Киевского братцкого монастыря», Епифанием Славенецким, Арсением Сатановским и Феодосием, при следующих обстоятельствах. Выехав из Москвы 10 июня 1649 года, Паисий достиг русско-польской границы у Путивля 25-го числа. Сопровождал его кроме прочих и «строитель» столичного Троице-Сергиева подворья (Богоявленского монастыря) Арсений Суханов, откомандированный на Восток за описанием «святых мест и греческих церковных чинов». Через два дня там же проездом остановились три вышеназванных инока, спешившие в русскую столицу. Славенецкий и Сатановский торопились туда в качестве учителей, кои «божественнаго писания ведущи и еллинскому языку навычны, и с еллинскаго языка на словенскую речь перевести умеют, и латинскую речь достаточно знают». Феодосий – с «молебной грамотой» о милостыни для родного монастыря. С ними ехал москвич, «торговой человек Перфирей Зеркалников». Пока Зеркальников оформлял у воеводы паспорта и кормежные документы, старцы беседовали с людьми из свиты Иерусалимского патриарха, возможно, и с самим патриархом. 29 июня Паисий особой грамотой подкрепил «мольбу» братских монахов о щедром подаянии. О старце Арсении в ней – ни слова. 1 июля он уведомил московского царя о международных новостях из Турции и Польши, отметив в постскриптуме усердие пристава – И. Ю. Тургенева. И снова об Арсении Греке – ничего.
Однако в тот же день произошло что-то, вынудившее Паисия приложить к письму отдельный лист с перечнем вин несчастного «дидаскала», а наутро 2 июля проинформировать обо всем спутника – Арсения Суханова, который не преминул от себя отослать особый рапорт. Этот рапорт и подсказывает, что произошло. Паисий от кого-то из подчиненных узнал важную подробность задушевных бесед с тремя киевскими иноками: кто-то из ученой троицы проявил хорошую осведомленность, но не о прошлом, а о настоящем Арсения Грека – о службе переводчиком
