дурацкая… нет, не дурацкая, а подлая шутка. И все-таки он внутренне дрожал от некой досадной, упрямой смелости. Он решил.
– Ага, сейчас ключи дам. – Консьержка принесла ключи от квартиры в доме напротив. – И про биноклю не забудьте, Всеволод Василич. Значит, завтра в час дня. Ключики мне вернете, ладно? Только вы уж без шума, без ругани. Посмотрели и – с концами. А дальше ваше дело.
– Все будет нормально, – сказал Слепаков, еле ворочая языком, будто он у него распух и увеличился вдвое.
Когда он вернулся домой, Зинаида Гавриловна уже посапывала на своем диване (они спали порознь). Раздевшись, Слепаков взял под язык валидол. Немного погодя, выпил еще и феназепам. Все равно ночью почти не спал: совершал в душе какие-то бесполезные искания, вздыхал, смотрел на часы. Зинаида Гавриловна дышала легко, как ребенок, хотя один раз всхлипнула и забормотала… затихла.
«Наверно, ее уже предупредили по телефону», – подумал несчастный и озлобленный муж.
На другой день, уйдя для видимости пораньше, Слепаков ровно в час находился в квартире Тониной подруги. Прикрывшись пыльной шторой у окна, смотрел в бинокль двадцатилетней давности в окно хлупинской квартиры. Время шло. Никто не появлялся. Слепакова слегка потряхивало, но в общем он был по-деловому собран, холоден, владел собой. Неожиданно вошел приземистый мужчина. Невзрачный, серый. Хлупин, скотина! Повертелся немного, исчез.
Снова возник, за ним вошла женщина в столь знакомом Слепакову голубоватом халатике, облегавшем полные, излишне даже, ленивые формы. Обычно завитой, крашеный каштаново-ореховый «хвост» заплетен в косу. «Для удобства», – злобно подумал Слепаков. Женщина повернулась в полупрофиль. И Слепаков бесспорно узнал большие ласковые глаза, мохнатые ресницы, круглое лицо со складочкой под подбородком, сочный, чуть усмехнувшийся чему-то, ненакрашенный рот. Мозглявый Хлупин положил руки на ее округлые бедра и настойчиво что-то говорил. Потом будто ощупывать стал сзади и спереди. Полез целовать за ухом, под волосы.
Тут соскользнул куда-то голубоватый халатик. И, будто яркая вспышка, ослепило через окуляры бинокля тело собственной жены, почти совсем голой. Рубашка только короткая, на бретельках. «Не ценил… Красавица у меня Зина, хоть и не очень молодая…» И пошла Зинаида Гавриловна, повернувшись к нему спиной и покачивая бедрами, к проклятой хлупинской кровати, на которой придурок пристегивался по ночам к батарее.
Наблюдал Слепаков этот беззаконный акт, почему-то не приходя в ревнивое отчаянье, а даже словно с посторонним интересом. Как будто смотрел где-нибудь в мерзком подвальчике порнографический фильм. Короткометражный.
Потом Зина ушла. Хлупин стал возиться на кухне. «Сеанс окончен! – звонко крикнул задорный голосишко, время от времени возникавший в сознании Слепакова. – Ждем продолжения! Кири-куку!» Слепаков убрал бинокль. Подошел к высокому зеркалу в перламутровой пластмассовой оправе. Зеркало показало жалкого старика, сутулого, с серым лицом; из глуповато мигающих глаз текли жидкие слезы. Старик вытер
