переехать. У нее куча планов. Да стойте же, – она бесцеремонно схватила Бориса за карман халата, и он послушно остановился. Ему не хотелось смотреть Викиной матери в глаза – он смотрел себе под ноги.
– Если с моей девочкой что-то случится, я буду жаловаться, имейте в виду, вы все, каждый – имейте в виду.
Слова летели в Бориса, отскакивали от него и катились по полу. Их становилось больше, больше – вокруг кружили белые холодные слова. Вот я и внутри шара, подумал Борис, надо как-то выбраться, надо разбить стекло… он высвободился из цепких пальцев Викиной мамы и шагнул вперед.
– Пообещайте мне, что она будет в порядке, – слова ударили ему в спину между лопаток. – Вы должны.
Борис хотел ускорить шаг и вернуться в реанимацию – к простым и понятным вещам, на свое место на границе жизни и смерти, к своим рыцарским доспехам, к привычному оружию. Не стоять внутри стеклянного шара с чужой женщиной, которая кидается в него словами, потому что больше не может сделать ничего, потому что приехала слишком поздно, потому что не хочет видеть, не хочет, в конце концов, признавать, что…
…что?
Смерть вторая приходит к людям, которые вслепую проходят финишную прямую жизни, которые отказываются понимать, что этот отрезок – двадцать, десять метров – последнее, что у них осталось.
Смерть вторая поедает остатки времени, она губит душу, даже если не думать о христианской морали и философии – а что он вообще мог думать? – Борис вдруг увидел с предельной ясностью, что до умирания тела, до последнего броска на финишную ленту есть время на то, чтобы победить вторую смерть.
Глухоту. Не-прощение. Не-принятие. Не-видение.
У Вики еще есть время.
У ее мамы есть время.
Он круто развернулся, шагнул назад и схватил Викину маму за ладони.
Она вздрогнула и чуть не упала назад. Но Борис держал ее крепко.
В коридоре никого кроме них не было.
– Вика умирает, – сказал он ровным голосом. – Это может произойти в любой момент – в палате или, если ее переведут к нам, в реанимации. Кровотечение. Шок. Остановка сердца на фоне отравления организма токсинами. У нее отказывают печень и почки. – Его голос становился тише, он говорил медленнее.
Он дрессировщик тигров. Он укротитель смерти.
Нет. Он пытается сказать – правду.
– Вам надо помочь ей принять это. Вам надо, – голос все-таки подвел его, связки предательски дрогнули, и следующее слово получилось будто сломанным, будто состоящим из разных половинок, – попрощаться. Провести вместе последние дни.
Викина мама вырвала ладони из его рук.
– Чушь, – отрезала она. – Я пойду к заведующему. К начмеду. Я привезу сюда лучших специалистов. Вы не представляете, какая воля к жизни у моей девочки. Вы не представляете, какие последствия ждут вас, если с ней что-то случится. Я напишу жалобу
