большая часть посетителей разместилась внутри здания. Фиона слега ежится в своей тонкой кофте. Снимаю куртку и набрасываю ей на плечи.– Спасибо, – улыбается она и кутается в косуху.
Мы делаем заказ. Оба не голодны, но все же решаем выпить кофе с какими-то пирожными. Подавшись вперед, берусь за полу куртки, и Фиона замирает. Вынимаю из внутреннего кармана пачку сигарет с зажигалкой и откидываюсь на спинку плетеного кресла. Закуриваю, сквозь сизый дым глядя в лицо сестре. Официант тут же ставит передо мной пепельницу.
– Дашь и мне сигарету? – спрашивает Фиона
– Ты куришь? – спрашиваю я.
– Когда-то курила, но потом… в общем, папа меня отучил.
– То есть, не куришь.
– Нет.
– Тогда и сигарета тебе не нужна.
– Ты просто так вкусно это делаешь.
– Тебе кажется, что вкусно. Если уж бросила, не начинай заново.
– Аарон, как так получилось, что ни я, ни Дейзи не знали о твоем существовании?
Настал момент откровений, да? Я же знал, что рано или поздно придется рассказать обо всем сестре. Но именно сейчас почему-то совсем не хочется. И все же я открываю рот и начинаю говорить.
Глава 12
Аарон
Я не свожу взгляда с сестры, когда начинаю свой рассказ. И по мере того, как слова слетают с моих губ, ее глаза то наполняются слезами, то расширяются. Она хмурится и злится. Я все эти стадии уже давным-давно прошел. Хотя, надо сказать, от воспоминаний в груди еще периодически дергается что-то такое неприятное.
– Мне было шесть с половиной, когда я исчез из семьи. Виктория как раз была беременна тобой. Дейзи на тот момент недавно исполнился год. Поэтому она меня не помнит. Думаю, после моего исчезновения воспоминаний обо мне вообще не осталось.
– Но как ты ушел в таком возрасте? – в шоке спрашивает она.
– Отец увез меня.
– Куда?
Я жду, пока официант расставит перед нами чашки с кофе и пирожные. А сам тем временем думаю, стоит ли рассказывать Фионе всю правду. Может, и не надо вываливать на нее тот ушат дерьма, в котором я искупался? Она не похожа на наивную девочку. И все же даже самые сильные женщины, узнав о коммуне, испытывают ужас.
– Скажем так, в закрытое общество, – произношу, когда официант отходит.
– Но почему?
– Я был неудобным для твоего отца. Слишком много баловался, был чересчур непослушным, в церкви вел себя не так, как подобает. В общем, бунтарь с самого рождения. – Хочется улыбнуться этому саркастичному замечанию, но мышцы лица так давно атрофировались, что улыбка теперь – недоступная мне опция.
– И что ты там делал? В этом обществе?
– Рос, Фиона. Меня воспитывали, ломали, пытались перекроить. Хотели сделать из меня сына, достойного пастора.
– Судя по всему, им не удалось, – она кивает на меня и окидывает оценивающим взглядом.
– Почти удалось. Но потом… случилось одно событие,
