ли всё анализировать?
Совсем неудивительно, что в таких условиях – отсутствия женской любви и нежности, мальчику становится просто жизненно необходима любовь другой женщины. И тут мне нечего добавить. Потребность человека в любви – самая естественная из всех потребностей. Мне кажется, что можно даже прожить без еды. А вот без любви – никак.
Бабушка моя – человек старой закалки и все эти нежности не признавала. Признавала она следующее – накормить, помыть, одеть, обуть, отправить в школу, дать образование. В общем, конечно, вещи необходимые для выживания, но недостаточные для жизни. Безусловно, не будь и этого, всё б стало куда хуже.
Но мне всегда хотелось закричать (да я и кричала): «Ты можешь хоть раз обнять меня!!! Можешь сказать, какая я хорошая и красивая девочка и что ты меня любишь!!!». Я даже как-то раз осмелилась и задала ей этот вопрос напрямую: «А ты меня любишь, бабуль?». На что получила ответ: «Конечно, люблю. Только вот я не понимаю всех этих сюсюканий. Любить – это следить за здоровьем, накормить вовремя, одеть». Вопросов больше не было.
Не знаю, обнимала ли она своих сыновей в детстве. Но судя по тому, что старший сын уехал из дома в шестнадцать лет за две с лишним тысячи километров, быстро влюбился и женился, а младший никуда не уехал, но быстро влюбился и женился, то думаю, что нет. И оба стали жить в семьях своих жён.
Папа всё же закончил сельскохозяйственный техникум. С красным дипломом даже. И всё же пытался прокормить свою семью. А ещё я помню, что со мной маленькой чаще всего находился именно он. Может, здесь опять помог бы герр Фрейд с Эдиповым комплексом или объяснением, что мама бессознательно ревновала папу ко мне и в итоге не справилась с чувствами, но герр Фрейд мне не отвечает. Потому что я не разговариваю с мёртвыми психоаналитиками.
Папа читал мне книги, катал на велосипеде, даже лежал со мной в детской инфекционной больнице, когда жадная до вкусной еды двухлетняя девочка Лера умудрилась забраться на кухонный стол и забрала всё то, что считала принадлежащим только её рту и желудку – абсолютно все масляные розочки с торта. Так я испытала первый опыт промывания желудка. Неописуемо. Непередаваемо. Незабываемо.
Помню папины руки. На них я. На территории больницы – парк с какими-то ёлками, а может и не ёлками. И солнечный свет рвётся на деревья, на нас, на здание больницы. А по деревьям прыгают белочки. «Дочунь, смотри, белочки!». Белочки мне нравятся. И на папиных руках мне нравится. Только мамы не хватает. Она к нам не приходит. Почему-то.
И будто папы всегда больше, чем мамы. Будто именно он стал основным родителем для меня до определённого возраста, потому что потом я лишилась обоих – одного физически, а второго – символически. И в моих ранних детских воспоминаниях есть обе бабушки, дедушка, дяди, тёти, братья и сёстры, папа, а мама всё время ускользает. Как песок, сквозь пальцы. Она мне даже не снится.
И вот мы уже в уездном городе О. И теперь я всё чаще остаюсь с бабушкой и дедушкой. Папа теперь в вечных поисках мамы. А мама в вечных
