не так. Что-то не так с Кевином.
Впервые эти мысли появились в детстве. Но они были такими инфантильными. Скорее протестными. Всерьёз убивать я себя не хотела, конечно. Там вон плюшки с сахаром на кухне ждут, когда я их съем. Какая такая смерть???
Но в тот самый момент, момент удара по щеке от моей бабушки и сравнение меня с человеком, который должен был любить меня и быть со мной, а вместо этого бросил, а потом покончил с собой, я ужасно сильно захотела умереть по собственному желанию и на самом деле. И я чувствовала, всем нутром ощущала, такую сильную нелюбовь… От нелюбви мы становимся ближе к смерти. Может, и моя мамочка чувствовала нелюбовь?
Бабушка по линии папы считала и считает иначе. В её глазах моя мама – зависимая, по наследству от своего отца, алкоголичка, женщина с «бешенством матки», никчёмная мать, скатившаяся по социальной лестнице к неприемлемому образу жизни.
Версия отца моего отца, по совместительству моего дедушки и второго по значимости моего воспитателя (второго, видимо, потому, что он не так сильно меня травмировал и о нём у психоаналитика мы говорим меньше), кардинально отличается от версии его тогдашней законной супруги, то есть моей бабушки.
Дедушка, кажется, сильно любил мою маму. Он всегда говорил и говорит о ней с такой теплотой и жалостью: «Твоя мама была такой доброй. Она просто сломалась. Просто болела». Наверное, мой дедуля сам по себе человек оправдывающий.
Есть человек разумный. Ещё – человек играющий. Для себя я придумала термин – человек убегающий. Бабушка моя – человек тиранящий. Папа – человек забивший. Мамочка моя – человек сломавшийся. А вот дедуля – человек оправдывающий. This is my happy family.
Меня он тоже всегда и перед всеми оправдывал и чрезмерно жалел. Иногда от этой жалости хотелось отмыться. Ну я что – такая жалкая? Я же вон умная, сильная, симпатичная! Но уж точно не жалкая! Ну и что, что несчастная, не страшно. Как будто так много счастливых людей на свете?
Сложнее всего подымать тему смерти моей матери с её собственной мамой – второй бабушкой. Потерять мать – больно. Но иногда мне кажется, что потерять свою молодую дочь, свою любимую девочку – ещё больнее. Удивительно страшно получается – одна смерть принесла так много страданий стольким людям…
Бабушка показывала мне письма матери 1998-го, 1999-го и 2000-го годов. В них мама называет меня «Леруша» и рассказывает, какие успехи я делаю в садике. «Леруша уже умеет считать до десяти, читает по слогам, и воспитатели её очень любят и хвалят. Она такая добрая и умная девочка». В этих словах столько любви. Столько нежности. Ну как, как ты могла меня оставить?! В душе не знаю. До сих пор не знаю.
Бабушка так и не оправилась от смерти своей дочери. А я?
Оправилась ли я от смерти своей матери? Я не знаю. Да и в общем, у одного явления всегда несколько причин. Например, моё странное состояние неопределённости – быть или не быть, а если быть, то кем, как и с кем? Что делать??? Вопрос, достойный Чернышевского.
Я
