проделал неблизкий путь. Народ смотрел на меня как-то странно, глаза поблескивали, как дьявольские огни на кладбище. Владелица мелочной лавки матушка У обратилась ко мне с притворными поздравлениями:
– Поздравляю, поздравляю! Вот уж поистине: счастье есть – не поспешай, счастья нет – повсюду край. Цайшэнь[28] благоволит к богатым и знатным, и так жизнь полыхает, а тут с неба еще сваливается богатый батюшка. Тетушка Чжао, жирная свинья в ворота летает, а во дворе – мулов и лошадей целое стадо. Поздравляю, поздравляю!
Я зыркнула на эту бабу, у которой рот что твой ночной горшок:
– Мелете что ни попадя, матушка У? Если у тебя в семье отца недостает, давай уводи, и вся недолга, мне ничуть не жалко!
– Вы что, серьезно? – хихикнула она.
– Конечно, серьезно, кто захочет забрать его, тот лошак, ослом зачатый и кобылой вскормленный!
Меня зло прервал Сяоцзя:
– Пусть кто-либо посмеет похитить моего отца, до смерти затрахаю!
Круглое, как блин, лицо матушки У мгновенно покраснело. Эта нарочно распускающая слухи сплетница с языком, как помело, знала про мою любовную связь с начальником Цянем и в душе на этот счет хранила целый кувшин выдержанного уксуса, такого кислого, что зубы сводит. Заставила она меня скривить шею, вынудила Сяоцзя грязно выругаться, поставила нас в неудобное положение, потрепала языком и ушла. Я ступила на каменные ступени нашего дома и обратилась к собравшимся: «Уважаемые соседи, хотите посмотреть – заходите, не желаете заходить – катитесь отсюда, нечего стоять и глазеть попусту!» Толпа смущенно разошлась. Я эту компанию знаю, на словах – одни красивости, лебезят передо мной, а за спиной бранят, стиснув зубы, желая, чтобы я обнищала, пела на улицах и просила подаяние. С такими я, невзирая на лица, обращаюсь без всяких церемоний.
Ступив за ворота, я громко вскрикнула: «Божество каких высоких небес явилось нам? Откройте мне глаза!» А в душе думала: нельзя быть мягкой. Настоящий он отец или нет, нужно сперва показать ему свою власть, чтобы он понял, что хозяйка – человек суровый, и в будущем не самодурствовал. Посреди двора я увидела сияющее пурпурное кресло из сандалового дерева с высокой спинкой и подлокотниками да тощего старикана с маленькой торчащей колом косичкой, который нагнувшись, комком шелковой ваты тщательно обтирал сиденье от пыли. На самом деле кресло и так сияло, в него можно было смотреться, как в зеркало, и протирать его не было нужды. Услыхав мой крик, он неторопливо выпрямился, повернулся и окинул меня холодным взглядом. Мама дорогая, взгляд из этих запавших глазниц острее ножа, которым муж Сяоцзя колет свиней. Сяоцзя семенящей походкой подбежал к нему и, раскрыв в дурацкой улыбочке рот, подобострастно проговорил:
– Батюшка, а это моя жена, мне ее матушка сосватала.
Старый хрыч и в глаза мне не взглянул, что-то промямлил, не знаю уж, что он хотел сказать.
Тут с плетью в руке зашел попрощаться возница коляски, который наелся и напился в харчевне Ван Шэна напротив. Вынув из-за пазухи банкноту
