и бородатого, ребятишки стояли в уголке и смотрели.
– Чертовски холодный нынче ветер, – сказал Элесеус, высморкался пальцами и вытер глаза.
Маленький Сиверт не стал скрывать слез и, не в силах сдержаться, закричал:
– Ой, бедненький старенький козлик!
Когда козла закололи, Исаак подошел к детям и преподал им следующее наставление:
– Никогда не надо жалеть вслух убойную скотину. Она от этого только труднее помирает. Запомните!
Так шли годы, и вот снова наступила весна.
Ингер опять прислала письмо, что живется ей хорошо и она многому научилась в тюрьме. Девчоночка уже большая, и зовут ее Леопольдина, по тому дню, в какой она родилась, пятнадцатого ноября. Она все умеет делать, особенно же мастерица на вязанье и шитье, замечательно это у нее выходит, и по материи, и по канве.
Удивительнее всего в этом последнем письме было то, что Ингер написала его сама. Исаак на эти дела был не мастер, ему пришлось сходить в село к торговцу, чтобы тот прочитал ему письмо; но уж после этого письмо накрепко засело у него в голове, и, придя домой, он знал его наизусть.
И вот он с величайшей торжественностью сел за стол, разложил перед собой письмо и стал читать его детям. Пусть Олина увидит, что он умеет читать по писаному, – впрочем, к ней он не обратился ни с одним словом. Кончив читать, он сказал:
– Ну вот, слышите, Элесеус и Сиверт, ваша мать сама написала это письмо и научилась делать столько разных вещей. А маленькая сестричка ваша знает больше, чем все мы, вместе взятые. Запомните!
Дети сидели и молча дивились.
– Вот это знатно! – промолвила Олина.
Что она хотела сказать? Уж не сомневалась ли в правдивости Ингер? Или не доверяла его чтению? Не стоит допытываться настоящего мнения Олины, сидевшей с кротким выражением на лице и говорившей загадками. Исаак решил не обращать на нее внимания.
– А когда ваша мама вернется домой, вы тоже научитесь писать, – сказал он мальчикам.
Олина перевесила одежду, сушившуюся у печки, переставила котел, опять перевесила одежду. И все время сосредоточенно о чем-то думала.
– Раз уж у вас здесь в лесу пошло такое знатное житье, ты бы принес в дом полфунта кофейку, – сказала она Исааку.
– Кофейку? – невольно вырвалось у Исаака.
Олина спокойно ответила:
– До сих пор я сама покупала понемножку на собственные деньги.
Кофе, который был для Исаака все равно что мечта, сказка, радуга! Олина, понятно, пустословила, он не сердился на нее; но в конце концов он задним числом вспомнил Олинины проделки с лопарями и сказал с досадой:
– Это чтоб я-то покупал тебе кофе! Да никак ты сказала, полфунта? Говорила бы уж – фунт. Этого еще недоставало!
– Будет тебе, Исаак! У брата моего Нильса пьют кофе, и у соседа
