на куски. Таково правило взрослой жизни: всех людей можно заменить. Но как долго ты будешь лезть на стенку от боли после ухода человека?
Конард задумался: насколько хорошо они все знали прошлое Оливии? Она влезала своим любопытным носом не в одну историю, то оставаясь безразличной, то, напротив, становясь навязчивой. Но никому не было известно ни о ее детстве, ни о взрослении, ни о настоящих отношениях с отцом. Что стало с мамой Оливии? Почему в тридцать три года Оливия с таким количеством знакомых и связей оставалась одинокой? Ее вопрос про волосы – очередной трюк, но в нем она скрыла печальное послание: «Никто меня не знает. И, возможно, даже я сама». Конарда пугали собственные слепота и глупость. Любовь, а затем и размеренная, но счастливая жизнь вскружили ему голову. Все они шли дальше, развивались, не замечая, что за их спинами Оливия сбавляла шаг, и ее голос из крика превратился в шепот.
Конард выдохнул и встал с дивана. Он подошел к окну. Снег прекратился. Можно ли разглядеть маленького человека с тридцать третьего этажа? Конард не смог разглядеть человека, даже глядя на него в упор… Осталась ли надежда? Его телефон завибрировал.
– Да? Не надо только сейчас обсуждать наш последний разговор, – Конард слушал ответ по телефону и не успевал закатывать глаза от бессмысленных аргументов на том конце провода. – Давай потом? Оливия приходила, – он переложил трубку из одной руки в другую. – Да, она живая, но ты уже не доберешься до нее. Она решила попутешествовать. Назначила в клинике управляющих и отправилась искать себя, – Конард внимательно слушал ответ в телефонной трубке. – Да, я тоже подумал, что это в ее стиле и держать ее бессмысленно. Я не знаю, куда она собралась. Может, на край света, а может, и в деревню под Парижем. Это же Оливия.
Конард задержал дыхание и взял паузу.
– Знаешь… разговор с ней выбил меня из колеи. Я сегодня вернусь домой пораньше, – в трубке молчали. – Я внезапно осознал, что совсем ее не знаю. Что, если на самом деле Оливия совсем другая, понимаешь? – Конард усмехнулся. – Даже уходя, она смогла подтолкнуть меня в сторону правильного решения, – он провел пальцем по запотевшему от дыхания стеклу. – Я готов поговорить с ней… Думаю, время пришло и бежать уже бессмысленно. Время идет, и не только дата в паспорте требует взрослых решений, но и логика. Не тараторь, пожалуйста. Да, я собираюсь…
Конард закрыл глаза.
– Я собираюсь написать своей матери.
Возможно, Конард и не смог разглядеть Оливию с высоты, зато она точно знала его месторасположение. Перед тем, как зайти к нему на разговор, она стояла под снегом не меньше часа и сверлила взглядом все окна. Все прошло намного лучше, чем она предполагала. Смерть Виолетт, которая пошла на поправку за пару дней до этого события, выбила почву из-под ее ног, заставила двигаться и биться за саму себя и свое будущее.
Сидя в своей маленькой квартире и перечитывая в сотый раз работы Сартра, Оливия рисковала превратить ее в склеп. Она раз за разом прокручивала в голове выводы и записи лечащего врача Виолетт: «Много плакала. Истерики. Просьбы
