жизни составляет всего двадцать пять лет, внизу есть шанс дожить до тридцати. Поколения сменяют друг друга слишком быстро, чтобы оставить хоть сколько-нибудь значимый след в памяти потомков. Что сказать, пожалуй, Ларс фон Триер мог бы снять здесь неплохой фильм».
Все свои воображаемые репортажи она завершает этой фразой. Наташа знает, что Ларс фон Триер был режиссером. В том журнале с «идиллической» обложкой была статья о жизни в маленькой деревушке на севере давно уже не существующей Исландии, и заканчивалась она именно такими словами: «Ларс фон Триер мог бы снять здесь неплохой фильм». Они звучали очень красиво, и Наташа тогда подумала, что вот она – вершина стиля! С тех пор оборот вошел в ее журналистский лексикон. И каждый раз, подводя итог сказанному, она прикрывает глаза от удовольствия, как будто у нее на языке тает таблетка настоящей глюкозы… Ларс фон Триер, м-м-м…
Из сладких фонетических грез Наташу возвращает внезапно установившаяся тишина. Она открывает глаза и видит, что в атриум входит Драматург. Он – старший. Но не просто главный здесь, а первый и единственный из оставшихся, кто стоял у истоков Панциря-7, пережил Исход Большой «Ч» и несколько поколений потомков своих друзей и соратников. Очень высокий, ни капельки не сгорбленный, серебристые волосы вечно спутаны, кожа морщинистая, темная и как будто задубевшая от возраста, глаза выцвели так сильно, что сложно понять их цвет – серый или, может быть, зеленый. Драматург ходит, опираясь на тяжелую деревянную трость, но не потому, что у него спина больная или суставы хлипкие – он хромает, и старожилы говорят: он всегда хромал, даже когда был значительно моложе. А вот про возраст все молчат. Если кто-то из детей задает этот вопрос, его резко одергивают, объясняя, мол, неприлично вести такие разговоры. Но Наташа догадывается, почему эту тему обходят стороной. Потому что если кто-то все же озвучит цифру – а она при любом раскладе окажется запредельной – возникнет другой вопрос: как ему удалось прожить так долго, когда другие умирают?
Драматург одет так же, как и все прочие: ватные штаны, темный верхний свитер, ботинки на меху. Но из-под ворота свитера выглядывает белый воротник рубашки, а это уже роскошь, да и вся одежда выглядит более новой и целой. Две заплатки на локтях не считаются.
Он выходит на середину атриума, медленно оглядывает собравшихся, как будто считает их или пытается вычислить, кто не вышел из скены. Но, конечно, это обманчивое впечатление. Говорят, Драматург плоховато видит, и, в любом случае, верхние Ребра снизу не разглядишь, даже если у тебя очень зоркий глаз.
– Доброе утро, Панцирь-7! – произносит он на удивление сильным и молодым голосом. – Я счастлив, что все мы пережили еще одну ночь. Сегодня состоится первая помолвка двух подающих надежды молодых Кандидатов, Аси и Ташира, – старик бросает на них быстрый взгляд, и молодой человек гордо улыбается, взглянув на свою невесту, которая тут же, смешавшись, заливается краской. –
