негромко вызванивали что-то вроде похоронного марша («…Вот летит злая фея Динг-Донг, погибель моряков. О горе, горе нам!..» – вспомнилось в эти мгновения Габриэлле).
– Что ты здесь делаешь? – прошипела Элоиза прямо в лицо девочке, и та отшатнулась. Черные волосы матери были собраны в такой тугой пучок на затылке, что казалось, будто кожа на лице натянута и уголки ее глаз приподняты. Коварный и злобный демон смотрел на Габриэллу, застывшую от ужаса. – Я же запретила тебе выходить из комнаты! Как ты посмела, отвечай!
– Я… я просто… – пролепетала девочка. Она знала, что снова не послушалась маму и что ей нет прощения. Но Габриэлла не просто вышла из комнаты – она разговаривала с Марианной Маркс и даже примеряла ее диадему. Если мама узнает, она…
К счастью, об этих ее преступлениях Элоизе пока не было известно.
– Не лги мне, дрянь!.. – процедила сквозь зубы Элоиза и так крепко сжала запястье дочери, что кисть у Габриэллы почти мгновенно онемела и ее закололи тысячи иголочек. – И не смей оправдываться! – добавила она потише и почти волоком потащила девочку по коридору второго этажа. Если бы кто-нибудь случайно увидел ее перекошенное, пошедшее красными пятнами лицо и сверкающие злобой глаза, этот человек, наверное, остолбенел бы от изумления. Но все гости были внизу, и главное было – не привлечь их внимания. Снова наклонившись к девочке, Элоиза прошипела с угрозой:
– Ни слова, маленькое чудовище! Молчи, иначе я тебе оторву руку!
Габриэлла сразу поняла, что это не пустая угроза. Элоиза была вполне способна оторвать ей руку или ногу – в этом она не сомневалась. В свои семь лет девочка твердо усвоила, что у ее матери слово не расходится с делом. Какими бы карами, какими бы наказаниями ни грозила Элоиза своей непослушной дочери, она непременно приводила их в исполнение.
На пороге детской Элоиза с такой силой дернула дочь за руку, что Габриэлла почувствовала, как ее ноги отрываются от пола. И действительно, следующие несколько футов она пролетела по воздуху и неловко упала на пол возле своей кроватки, подвернув при этом лодыжку. Было очень больно, но Габриэлла не закричала. Инстинктивно подтянув колени к подбородку, она осталась лежать на полу в темной детской и только закрыла глаза, ожидая почти неминуемого удара.
– Сиди здесь и не смей никуда выходить, ясно? Я не желаю, чтобы ты бродила голышом по всему дому и надоедала гостям. Если я увижу тебя на лестнице, Габриэлла, или еще где-нибудь в доме, ты об этом очень пожалеешь. Посмей только снова изображать из себя маленькую сиротку!.. Заруби себе на носу: ты никому здесь не нужна, и никто не хочет тебя видеть. Твое место в детской и только в детской. Ты поняла?
Ответа не было. Габриэлла беззвучно плакала от боли. Она не могла произнести ни слова.
– Ты поняла?! – снова спросила Элоиза, на полтона повышая голос.
– П-поняла, мамочка, – прошептала Габриэлла, испугавшись, что Элоиза
