и под конец Габриэлла уже не знала, что ей думать.
Бóльшую часть времени она по-прежнему проводила дома, читая или сочиняя свои собственные рассказы. Время от времени Габриэлла писала долгие, обстоятельные, хотя и несколько однообразные по содержанию письма папе, но она не знала его нового адреса и не могла их отправить. Хранить их тоже было небезопасно, поэтому чаще всего Габриэлла рвала их на мелкие клочки и спускала в уборную.
Правда, несколько раз Габриэлла пыталась выяснить, где теперь живет папа, но у нее ничего не получилось. Спросить у матери она, разумеется, не могла, поэтому, выбрав момент, когда Элоиза куда-то уехала, девочка перерыла всю адресную книгу Нью-Йорка, но безрезультатно. В другой раз она позвонила в банк, где когда-то работал папа, но ей сказали, что мистер Харрисон оставил службу и переехал в Бостон.
В Бостон… Для Габриэллы это звучало примерно так же, как «в другую галактику», но она все еще на что-то надеялась. И лишь когда отец не объявился даже на ее десятилетие, Габриэлла поняла, что потеряла его навсегда.
Несмотря на это, она частенько продолжала вспоминать последнюю ночь, когда Джон зашел к ней в комнату, и каждый раз испытывала непонятное смятение. В голове ее роилось множество слов, которые она могла бы сказать папе тогда… И быть может, он бы никуда не ушел, не променял бы ее на двух других маленьких девочек, которые, как утверждала Элоиза, были гораздо лучше ее.
Ах, мечтала Габриэлла, если бы я была послушнее или талантливее. Если бы мной можно было гордиться. Может, тогда бы он не оставил нас? «А вдруг, – прокрадывалась ей в голову страшная мысль, – вдруг мама меня обманывает и папа умер? Вдруг он попал под машину или под поезд?» Думать об этом было так страшно, что у Габриэллы перехватывало дыхание, и она гнала от себя эти картины, но они возвращались вновь и вновь, потому что ничем другим она не могла объяснить себе странного молчания отца.
При мысли о том, что папа мог погибнуть и что она никогда больше его не увидит, Габриэлла непроизвольно вздрагивала. Она очень боялась, что может забыть, как он выглядит, и, если поблизости не было матери, тут же вскакивала и бежала к ближайшей папиной фотографии. Они, как ни странно, по-прежнему висели чуть не в каждой комнате, и Габриэлла подолгу стояла перед ними, стараясь получше запомнить его лицо. Но однажды Элоиза застала ее за этим занятием и, выдрав фотографии из рамок, разорвала их.
После этого у Габриэллы остался только один снимок. Ей тогда было три года, и они ездили в Истгемптон на ярмарку. Папа был очень красивый – он держал маленькую Габриэллу на руках и улыбался. Это была любимая фотография девочки, и она хранила ее как зеницу ока. Вездесущая Элоиза нашла ее и, разумеется, порвала, предварительно отхлестав дочь по щекам.
– Забудь его! – рявкнула она. – Он тебя не спасет.
Элоиза ушла, а Габриэлла еще долго сидела в своей комнате и плакала. После здоровенных оплеух
