развиты лицевые мышцы, столько эмоций на лице, когда я читаю, видно, как он осмысливает, сопереживает. И самое главное! Господи! Я же тебе самое главное до сих пор не рассказала! Не знаю, не знаю, может мне показалось, может это материализуются мои материнские страстные желания выдать неочевидное за желаемое?! Но мне, Игорёк… нет, не показалось – это было, было, было, он два раза пошевелил пальцами правой руки!
– Боже мой, неужели это, наконец, произошло! – воскликнул Денисов.
– Да, да, он явственно пошевелил пальцами правой руки, причём сделал это, как будто намеренно. Он при этом улыбался, как бы говоря мне: смотри, я это делаю, я пока ещё не могу говорить, но я уже оживаю! Я тут же позвонила Валентину Ярославовичу, и он сказал, что это вполне возможно, так, как у Егора в последнее время отмечается улучшение всех жизненных показателей и прогресс весьма существенный. Дай Бог ему здоровья, он с первых дней такое человеческое участие принимает в судьбе Егора. Сказал, что завтра непременно заглянeт к нам.
– Эта новость самая прекрасная из всех новостей, какие я слышал за последние пятьдесят четыре года, – сказал Денисов, целую раскрасневшуюся жену.
– Да, что это я мужа дорогого в прихожей разговорами кормлю? Иди мой руки, Игорёк, я покормить тебя должна, – всплеснула руками Мария.
Она чмокнула его в щёку и ушла на кухню.
Денисов нагнулся, погладил кошку, трущуюся о ногу, потрепал её за ушами. После ванной, заглянув на кухню, бросил жене: «Я к Егору», и тихо открыв дверь комнаты сына, вошёл в неё на цыпочках.
Сын лежал на металлической кровати, снабжённой разными рычажками, головная часть которой была слегка приподнята. Бледное лицо его было спокойно. Под одеялом проступало худое тело, руки безжизненно лежали вдоль тела.
Денисов бесшумно подошёл к кровати. Наклонился, хотел поцеловать сына, но передумал, испугавшись, что разбудит его. Вдруг ему показалось, что Егор не дышит. Ужас ледяным панцирем мгновенно сковал его. Он судорожно вдохнул в себя воздух, но выдохнуть его не смог. Сердце заколотилось вразнобой, то пропадая куда-то, то возникая, частыми не ритмичными ударами, которые создавали болезненное жжение в груди.
В глазах потемнело и охватила противная слабость. Страшная мысль, что сын тихо умер, пока они с женой разговаривали в прихожей, прожгла его насквозь. Он хотел закричать, позвать Марию, но не закричал, а с колотящимся сердцем наклонился к лицу сына, и тут Егор улыбнулся во сне и почмокал губами.
Панцирь ужаса звонкими кусками льда просыпался с застывшего Денисова. Он весь как-то обмяк, выдохнул, наконец. В висках у него стучало, шумело в ушах, оглядываясь на сына, он тихо вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Пройдя на кухню и перекрестившись на иконы, он сел за стол, улыбаясь.
– Что Бог нам послал на ужин или точнее сказать на ранний завтрак?
Мария поставила перед ним тарелку с дымящейся гречкой, подвинула поближе к нему винегрет и вазочку с маслинами, внимательно посмотрела
