в него зубами. Алмут алфори легко смялся под тканью и ядовитые крупицы просочились через редкие волокна, наполнив рот нестерпимой горечью, а сердце страхом.
К тому же, нестерпимый жар опалил ладонь, в которой я сжимал косточку хурмы.
«Передай аманат Джалаладдину», – раздались в голове слова нищего.
Раздираемый противоречиями, я лишь крепче сжал кулаки и выкрикнул в бездонное небо:
– Иду к тебе, Аллах!
Горечь распространилась на весь рот, и я судорожно глотал ее, надеясь на легкую смерть. Яд начал расползаться по телу, и я чувствовал, как немеют руки и ноги. Следом пришло удушье. Я силился вдохнуть, но комок в горле не давал мне этого сделать. Хотелось разорвать себе горло, чтобы впустить живительный воздух, но руки не слушались. Мелкая дрожь сотрясала тело, постепенно набирая силу. Глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Мир закружился и стал меркнуть, пока не погас вовсе.
Примечания
[1] Камис (араб.) – мужская рубаха.
[2] Бурнус (араб.) – плащ с капюшоном.
[3] Дуа (араб.) – мольба, прямое обращение к Аллаху. В отличие от намаза произносится в свободной форме на любом языке.
[4] Алмут алфори (араб.) – мгновенная смерть.
[5] Дар аль-мукама (араб.) – обитель вечного пребывания. Одно из названий рая в исламе.
[6] Рида (араб.) – плащ, накидка.
[7] Фадакийа (араб.) – аба, которую носил Абу Бакр ас-Сиддик – первый праведный халиф. Название, возможно, связано с местностью Фадак, которая расположена в ста пятидесяти километрах от Медины.
[8] Ибрик – кувшин для омовения.
[9] Тарикат (араб.) – дорога, путь. Так же назывались и братства суфиев (суфийские ордена).
[10] Аманат (араб.) – вверенное на хранение Аллахом или людьми.
[11] Зарба (араб.) – не очень грубое эмоциональное восклицание, аналогичное русскому «дерьмо».
Глава 3
595-й год Хиджры
Солнце поднялось уже так высоко, что барханы перестали отбрасывать тень. Скоро она начнет появляться с другой стороны камней и людей, и это будет означать, что день заканчивается. Но до этого еще очень далеко. А пока солнце палило нещадно, словно желало и вовсе сжечь маленький караван из двадцати верблюдов. Но если животные были привычны к таким условиям, то люди, сопровождавшие караван, испытывали на себе все прелести середины летнего дня в пустыне. Тень у барханов узкая и жидкая, но Азиз мечтал хоть бы и о такой, потому что уже два часа испытывал невыносимую усталость и боль в лодыжках. Еще ранним утром он знал, что сегодня они пройдут по самому тяжелому участку пути – по Черным пескам. И хотя он радовался, что до Мерва оставалось всего несколько дней, но передвижение по пескам вызывало муки, от которых конец пути казался намного дальше, почти недостижимым. Грустные мысли – они как камень: повиснут на плечах и тащи их.
Отец говорил, что они прибудут
