наготове, чтобы вы их слушались?
– Это допущение светительницы Патагар. Оно восходит к двадцать девятому веку, – сказал я.
Корд фыркнула.
– Ладно, рассказывай. Что сталось со светительницей Патагар?
– Ничего особенного. Она жила себе и жила, потом основала свой орден. Его капитулы и сейчас где-то есть.
– С тобой невозможно говорить. Всякая идея, которую способны измыслить мои слабенькие мозги, оказывается затасканным утверждением какого-нибудь великого светителя, жившего две тысячи лет назад.
– Я не хочу умничать, но вообще-то это утверждение светительницы Лоры и восходит к шестнадцатому веку.
Она засмеялась.
– Правда?
– Правда.
– Буквально две тысячи лет назад какая-то светительница высказала мысль…
– Что все мысли, какие может выдумать человеческий ум, уже выдуманы. Это очень важная мысль.
– Погоди, а разве мысль светительницы Лоры не была новой?
– Согласно ортодоксальным палеолоритам это была Последняя мысль.
– А. Ладно, тогда я должна спросить…
– Что мы все делаем здесь все эти две тысячи сто лет?
– Ну, если совсем грубо, то да.
– Не все согласны с утверждением светительницы Лоры. Лоритов вообще принято ненавидеть. Лору называют вытащенным из нафталина мистагогом, а то и похлеще. Но хорошо, что лориты есть.
– Почему?
– Как только кто-нибудь придумывает мысль, которую считает новой, лориты пикируют, как коршуны, и пытаются доказать, что ей на самом деле пять тысяч лет. И, как правило, доказывают. Это досадно и унизительно, но по крайней мере люди не тратят времени на то, чтобы повторять уже пройденный путь. И чтобы справляться со своей задачей, лориты должны невероятно много знать.
– Значит, как я понимаю, ты не лорит.
– Да. Может быть, ты повеселишься, если я скажу, что после смерти Лоры её собственный фид пришёл к выводу: все её мысли предвосхитил философ-странник четырьмя тысячами лет раньше.
– Да, смешно, но разве это не доказывает, что Лора права? Я пытаюсь понять, раз так, что вас здесь держит?
– Идеи – вещь хорошая, даже если они не новые. Просто для того, чтобы освоить сложную теорику, надо учиться всю жизнь. Чтобы существующий запас идей жил, нужно… – я махнул рукой на концент внизу, – …всё это.
– То есть вы вроде садовника, который разводит редкие цветы. Здесь ваша теплица. Она должна существовать вечно, иначе цветы вымрут. Но вы никогда…
– …Мы очень редко выводим новый цветок, – признал я. – Впрочем, бывает, на кого-нибудь упадёт космический луч. Кстати, это напомнило мне, зачем я тебя сюда привёл.
– Ага. Что это? Я всю жизнь смотрю на эту пимпочку и думаю, что там наверху телескоп, в который смотрит старенький сморщенный фраа.
Мы выбрались на вершину «пимпочки» – пинакля. На крыше – каменной плите шириною в два моих роста –
