синтаксическому аппарату, машина обретает бо́льшие возможности?
– Не то слово! Машина, управляемая синапом, может вырезать практически любую форму.
Корд вытащила из бокового кармана часы и помахала цепочкой из серебристых бесшовных звеньев.
– Это моя работа на звание мастера. Я вырезала её из цельного титанового стержня.
Я потрогал цепочку. На ощупь она была как струйка ледяной воды.
– Так вот, синапы точно так же увеличивают возможности других инструментов. Например, инструментов для чтения и писания генетических цепочек. Для видоизменения протеинов. Для программирования нуклеосинтеза.
– Я не знаю, что это такое.
– Потому что никто таким больше не занимается.
– А ты тогда откуда знаешь?
– Мы всё это изучаем – абстрактно, – когда нам рассказывают историю Первого и Второго разорений.
– Ну, про них я тоже впервые слышу, так что давай переходи к сути.
Мы как раз добрались до верхней площадки. Я толкнул дверь, и мы, щурясь от яркого света, вышли на звёздокруг. В последней фразе Корд я уловил лёгкое недовольство, а по разговорам Ороло с мастерами помнил, как раздражала их наша манера подводить к ответу исподволь, а не отвечать в лоб. Поэтому я на время придержал язык и дал Корд оглядеться.
Мы стояли на крыше президия – огромном каменном диске, опирающемся на свод. Середина его была слегка приподнята для стока дождевой воды. Пол украшали резные и мозаичные космографические символы и кривые. Менгиры по периметру отмечали места восхода и захода некоторых небесных тел в разное время годового цикла. Внутри круга располагалось несколько сооружений. Точно посередине стоял пинакль, обвитый двойной спиралью внешних лестниц. Его вершина была наивысшей точкой собора.
Самыми массивными были парные купола большого телескопа. Рядом располагались купола поменьше, лаборатория без окон, где мы работали с фотомнемоническими табулами, и отапливаемый придел, где Ороло занимался теорикой и учил фидов. Туда я и повёл Корд. Мы прошли через две окованные железом двери (здесь, на высоте, часто дули сильные ветры) и оказались в маленькой тихой комнатке. Арки, круглые витражи – такое впечатление, что мы попали в Древнюю матическую эпоху. На столе, там, где я её и оставил, лежала фотомнемоническая табула, которую мне дал Ороло, – диск размером в две мои ладони и в три пальца толщиной, сделанный из тёмного стеклянистого вещества. В его глубине пряталось изображение туманности светителя Танкреда, почти неразличимое в ярком свете из окна. Я отодвинул диск в тень, и туманность проступила чётче.
– Первый раз вижу такую толстую фототипию, – сказала Корд. – Это какая-то древняя технология?
– Гораздо лучше. Фототипия запечатлевает одно мгновение – в ней нет временного измерения. Видишь: кажется, что изображение почти на поверхности.
– Ага.
Я приложил палец к ободу табулы и повёл им вниз. Изображение ушло в стекло
