он встречался за последний месяц. У парижан немало достоинств, но оптимизмом они заметно обделены. Парижские нытики наверняка чемпионы Европы по части нытья. Как ни странно, Адаму это нравилось. Разумеется, легкий и веселый характер вовсе не признак глупости. Иной раз ему казалось, что европейцы приняли на вооружение максиму Джона Стюарта Милла[13]: лучше быть недовольным человеком, чем до вольной свиньей. На Европейском континенте счастливые люди выглядят подозрительно – выдумка, конечно, но в глубине души Адам был с этим согласен.
Что ему уж точно пришлось по душе – присущий французам врожденный цинизм. Вошедшая в поговорку картезианская привычка ставить все под сомнение. Сам-то он, по расхожему выражению, родился в сорочке. Доступ к книгам, лучшим школам и музеям Нью-Йорка – двери открыты. От отца унаследовал интеллект, от матери – густую волну льняных волос. А вот от кого достался тяжелый, замкнутый, совершенно неамериканский характер – неизвестно. Ночные кошмары, приступы мрачного настроения. Сам Адам не мог припомнить, чтобы у него случались какие-то особо тяжелые моменты, но то, что он аутсайдер, – знал точно. Дэвид Мерино, особой деликатностью не отличающийся, не раз называл его kill-joy[14]. Скорее всего, Институт Гассера отправил Адама подальше в Европу не только для того, чтобы тот усовершенствовал свой французский, просто он действовал всем на нервы своим нытьем.
Во Франции он продолжал оставаться аутсайдером, хотя и не в переносном, а в прямом смысле слова, что почему-то было менее унизительно, тем более что врожденный пессимизм вовсе не превращал его в белую ворону – здесь все такие. Общая меланхолия скрашивала одиночество. Более того – облегчала жизнь. Именно так Адам объяснял крепнущее с каждым днем нежелание возвращаться в Америку – когда все вокруг грустят, жить легче.
Париж… Парис… Парадиз. Пари – Паради. Да, по-французски Париж рифмуется с раем. Что ни дом – то шедевр архитектуры, каждый ломтик хлеба в кафе – гастрономическое чудо. Люди красивы как боги.
И прежде всего – здесь, в Париже, живет Матьё. Это главное. Матьё не с чем и не с кем сравнить – нереальный и в то же время судьбоносный вывод.
Он в который раз посмотрел на часы. Сколько еще ждать, прежде чем сдаться? Попробовать написать эсэмэску? Наверное, не стоит – может насторожиться или, еще того хуже, испугается.
Адам повернулся в сторону Сорбонны и реки. Матьё мог пойти из Марэ пешком, через мосты, но вряд ли – обычно он предпочитает метро.
Нечего нервничать, обычная история. Матьё всегда опаздывает, а он, Адам, приходит слишком рано. Возможно, такой порядок и продиктован какой-то особенностью их отношений, но Адаму не хотелось об этом размышлять. Вернее, как-то раз попытался, но быстро понял, что ни одной мысли не то что развить, но даже додумать до конца не удастся.
Мимо прошел пожилой человек в обществе женщины намного моложе его. Седой, коротко стриженный, ухоженная бородка. Спутница в голубом платье под коротким манто. Мужчина просунул руку под меховую накидку и прижимал ее так тесно, что трудно было
Джон Стюарт Милл (1806–1873) – британский философ, социолог, экономист и общественный деятель.
Буквально: убийца радости (
